К вопросу о внутренней картине афазии (социальная координация)

2. Личность и речь

Таким образом, мы видим, что личность, с одной стороны, это сложнейшее образование, имеющее сложную иерархизированную структуру, особые внутренние процессы, которые являются составной частью личностного смысла, понимания и актуализации “Я”, а с другой – она связана со всеми ВПФ и, прежде всего, с речью. Хорошо известно, что в основе нормального функционирования личности лежит специфический социальный контакт личности с самим собой, а речь является центральной функцией социальной связи личности с самим собой и с окружающим миром.

Речь – прежде всего функция коммуникативная, и она служит целям связи, общения, социальной координации поведения. Человек применяет этот способ и к самому себе как социальный способ действия и воздействия на себя, сохраняя тем самым функцию общения в своем индивидуальном пове­дении. Это своеобразная форма внутреннего сотрудничества с самим собой, по Л.С.Выготскому. Об этом же писал и известный американский лингвист Р. Якобсон. “Язык, – писал он, является средством не только интерперсональной, но и интраперсональной коммуникации”‘ (Якобсон, 1985, с.320). Инте­ресную мысль о внутренней коммуникации высказывал также и Ч. Пирс, который уделял большое внимание “проблеме субстанции и значимости молчаливых диалогов человека с самим собой, как если бы это был кто-то другой” (Pierce, 1968, с. 68). Он изучал проблему перебрасывания речевой коммуникации через пространственные барьеры между собеседниками, захватывая и временные аспекты языковой коммуникации. Проблемы субстанции и значимости молчаливых диалогов, а также и вопрос о речи как средстве не только интра-, но и интерперсональной коммуникации, особенно актуальны и значимы при изучении афазии, углублении нашего понимания, не афазии, а человека с афазией. Эти вопросы должны стать предметом специальных экспериментально-теоретических исследований. Но уже и сейчас имеются данные по сформулированным выше проблемам. В моих экспериментальных работах по восстановительному обучению больных с афазией и в клинических наблюдениях обнаруживалась сохранность (в разной степени) этих функций речи и языка и стремление больных к интерперсональному внутреннему диалогу, который они нередко использовали как средство подготовки к внешнему диалогу. Приведу примеры.

Больной Б. (ист. болезни № 281315). Диагноз: нарушение мозгового кровообра­щения в левой средней мозговой артерии. Комплексная афферентная моторная афазия с элементами сенсорной и семантической афазий. Отрывок из письма больного Б.: “Дома и там, ф клинике я всекта видел Ваше лицо. Думал, тумал, что буту говорить, что путем будем говорить, и кажется знал, что Вы скажете, что это мои фанатазсии”.

Другой больной Ю. с диагнозом: черепно-мозговая травма в теменно-височно-затылочной области коры левого полушария, с акустико-мнестической афазией, на следующий день после занятий сказал “… я не мог… я не мог. Нет, я ждал завтра, нет, сегодня, нет, именно когда будет завтра, я хотел хорошо говорить, я уже умею это, то, что мы с Вами говорили… занимались. Чтобы Вы рады”.

Больная Л. Диагноз: черепно-мозговая травма в зоне ТРО, семантическая афазия. Начало занятий. Больная: “Можно я скажу… вот, трудно… завтра, ой, вчера, нет – завтра Вы… я должна сказать план… рассказ… Я думала, думала… там в палате… И наверное, плохо… посмотрите (показывает план рассказа, составленный ею на основе сюжетной картинки)… Я думала, что много учиться еще… нужно, но уже хорошо, да? Нет?” (смеется).

Отмечаются трудности у больных с афазией и в вербализации понятия времени – сегодня, вчера и др. Однако опыты показали, что временные понятия у больных более сохранны, чем их вербальное обозначение. Приведем пример.

Б-й К.: “Мы же завтра это делали… нет, не так”. Больной Д.: “Я вчера это сделаю, можно? Ой, что-то не так. Вот это… завтра… вчера… сегодня …трудно… Но я понимаю… когда… и что, а вот слова… никак”.

В одном из опытов я давала больным детское стихотворение из группы “перевертышей” (“Рано утром, вечерком, поздно на рассвете кукла ехала верхом в золотой карете…”) и просила сказать: 1) правильно ли я говорю, 2) что неправильно, 3) как надо сказать правильно. Больные не всегда могли точно выразить в речи свое отношение к “несуразностям” или “перевертышам” в стихотворении, но с помощью картинок, лежащих на столе перед ними и на которых были изображены все элементы этого стихотворения (раннее утро, солнечное утро, день, вечер, ночь, кукла, лошадь, карета, кукла в карете, кукла на карете, кукла на лошади и др.), больные могли расположить картинки в соответствии как с “несуразным” содержанием стихотворения, так и с реальным, и главное – они правильно раскладывали картинки во временном отношении событий.

Мы видим, что у данных больных есть понятие времени и временных отрезков, но нет точного словесного выражения. Мы видим, что в высказы­ваниях больных есть все то, о чем писал Р. Якобсон – об интравербальной коммуникации и Ч. Пирс – о субстанции коммуникации и ее перебрасывании во времени и в пространстве. Следует заметить, что у больных есть мысли о “завтра”, о будущем, есть понятие прошлого. Изучение человека с афазией, взаимовлияния речи и личности при афазии, сохранность временных понятий дает основание думать о важности изучения проблемы хронотопа, его сохраннос­ти или нарушения у больных с афазией в контексте внутренней картины афазии.

Именно эта сторона речи как индивидуального способа взаимодействия с самим собой и способа социальной координации собственного поведения, которую я пока условно называю речевым аспектом психологии личности, должна стать одной из задач в изучении афазии, ее внутренней картины. Эта проблема в такой плоскости как рассмотрение афазии, личности и речевого содержания личности в интегрированной целостности не только не исследо­валась, но и не ставилась.

больные с афазией – предыдущая | следующая – внутренняя сторона речи

А. Р. Лурия и психология XXI века. Содержание