1.9. Роль насилия в развитии пограничной личностной структуры

В предыдущих главах, где рассматривались вопросы генеза пограничной личностной структуры, заострялось внимание на роли неадекватных родительских установок и некоторых экстремальных ситуаций детского развития (в частности, материнской депривации и симбиоза), разрушающих отношения привязанности или насильственно фиксирующих их, что в дальнейшем способствует развитию сверхзависимого и хрупкого Я. В принятой разными авторами терминологии, обозначающей недостаточную дифференцированность и целостность образа Я (“размытая идентичность” — Э.Эриксон, “хрупкое я” — О.Кернберг, “фальшивое Я” — Д.Винникотт и проч.), отражены специфические особенности самосознания, сформировавшегося в семейных условиях, которые мы квалифицируем как психологическое насилие. К этому же кругу феноменов следует отнести описанные Р.Лэйнгом и Х.Стерлиным стратегии “мистификации” детского самосознания посредством внушения — на поведенческом уровне — вербально и невербально — нереалистических родительских ожиданий. Воздействуя такими средствами, как инфантилизация, инвалидация, делегирование, родители вольно или невольно способствуют обесцениванию собственных действий, побуждений и чувств ребенка, насильственно замещая генуинный опыт и образ Я навязываемыми. Тем же целям служит и транзактная структура взаимоотношений в семье, когда “условное приятие” (К.Роджерс) или “двойная связь” (Дж.Бэйтесон), или иные формы “игрового общения” (Э.Берн) вынуждают ребенка скрывать свое истинное Я под маской, с помощью маневров и трюков лавируя между угрозой потери Я или разрушения семейного Мы. Внутриличностный конфликт, который, как мы показали ранее, оформляется в ложную дилемму самосознания, обостряется на каждом новом этапе становления самоидентичности. Применительно к подростковому кризису борьба подростка со сверхзависимостью и навязываемым ему родительским образом Я, стадии и закономерности процесса этого своеобразного “психологического выживания , наряду с трансформациями, своего рода “искажениями” образа Я как следствием непереносимого родительского диктата, были детально изучены в двух выполненных под нашим руководством диссертационных исследованиях (И.Г.Чеснова, 1987; Леониду Деспо, 1990). Их результаты отражены в публикациях и соответствующих главах настоящего текста (Е.Т. Соколова, 1987, 1989, 1991; Е.Т. Соколова, И.Г.Чеснова, 1986 и др.).

Существенно подчеркнуть, что до сих пор ранее указанные феномены родительского отношения не получали столь “острой” трактовки. Сегодня, особенно в свете накопленного опыта психотерапевтической работы, их репрессивная, насильственная природа кажется достаточно очевидной. Всякий раз, когда ребенок жертвует своими насущными потребностями, чувствами, мировоззрением, наконец, в угоду ожиданиям, страхам или воспитательным принципам родителя, всякий раз, когда ставится под сомнение его самоценность, а любовь приходится “зарабатывать”, будет иметь место психологическое насилие. В сравнении с физическим насилием в виде жестокого обращения, телесных наказаний или сексуальных посягательств психологическое насилие кажется более “безобидным”. Но только на первый взгляд. Позволим себе сослаться здесь на два примера — один литературный, второй — из психотерапевтической практики автора.

“Однажды ночью я все время скулил, прося воды, наверняка не потому, что хотел пить, а, вероятно, отчасти чтобы позлить вас, а отчасти чтобы поразвлечься. После того как сильные угрозы не помогли, Ты вынул меня из постели, вынес на балкон и оставил там на некоторое время одного, в рубашке, перед запертой дверью. Я не хочу сказать, что это было неправильно, возможно, другим путем тогда среди ночи нельзя было добиться покоя — я только хочу охарактеризовать твои средства воспитания и их действие на меня. Тогда я, конечно, сразу стал послушным, но мне был нанесен внутренний ущерб. По своему складу я никогда не мог установить правильной связи между совершенно понятной для меня бессмысленной просьбой о воде и неописуемым ужасом, испытанным при выдворении из комнаты. Спустя годы я все еще страдал от мучительного представления, что огромный мужчина, мой отец, высшая инстанция, может почти без всякой причины ночью подойти ко мне, вытащить из постели и вынести на балкон, — вот, значит, каким ничтожеством я был для него… Так складывались не мысли, но чувства ребенка”¹.

Другой пример взят из протоколов сессии проводимого нами тренинга по гештальт-терапии. В ходе одной из групповых сессий в процедуре направленного фантазирования под названием “Путешествие в мое детство” С. внезапно почувствовала тошноту и головокружение, на глазах выступили слезы, к горлу подступил комок сдерживаемых рыданий. Ведущий попросил С. не рассказывать о том, что с ней происходит, а выразить свои чувства с помощью психодрамы. С. предложила одному из участников группы стать воспитательницей детского сада, другому — яичницей, третьему ложкой, четвертый изображал саму С, неподвижно распластанную на полу. По мере того, как С. могла наблюдать за тем, как “ложка” вновь и вновь заталкивает “яичницу” в беспомощную С.-дубль, в ней возникали и нарастали соматические симптомы вплоть до рвотных порывов. Только после телесно пережитого опыта С. сумела напрямую обратиться к протагонисту-воспитательнице и выразить всю полноту отвращения, которое маленькая С. чувствовала и к ней самой и ко всем педагогическим принципам, при помощи которых та пыталась заставить ее “проглотить”, невзирая на протесты С.

¹ Кафка Ф. Из дневников. Письмо отцу. М., 1988. С.200-201, 205.

Транзактный стиль общения – предыдущая | следующая – Родительские послания

Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях

Консультация психолога при личных проблемах