Разительным примером в этом отношении является желтуха. Приводимые старыми клиницистами случаи эмотивной желтухи подвергались большому сомнению и стали совершенно отрицаться по мере расширения на­ших представлений о патогенезе желтухи. Однако за последнее время психогенные желтухи описываются все чаще. Я имею в своем распоряжении ряд не подлежа­щих сомнению случаев, желтухи эмотивного, психоген­ного происхождения, в том числе один у врача, полу­чившего впервые желтуху тотчас после психогенной травмы, когда он видел тонувшего в реке сына. И те­перь, когда после исследований Вестфаля, Эйгера, Окада, Рейха и ряда других авторов выяснилась роль сфин­ктера Одди, сфинктера Людкенса и вегетативной нерв­ной системы в динамике желчеотделения и когда мы в патогенезе желтухи часто видим лишь дискинезню желчных путей, — старые наблюдения над психогенной; эмотивной желтухой получают свое теоретическое обос­нование и не вызывают уже у клинициста ни улыбки, ни скепсиса.

Совершенно очевидно, что несущественное органиче­ское заболевание желчных путей, скажем, небольшой и сам по себе невинный конкремент, под влиянием психогенно возникшей дискинезии желчных путей может вызвать и действительно вызывает тяжелые припадки. Под влиянием психических травм происходят и давно всем знакомые припадки печеночных колик. Я не раз наблюдал разительные примеры такого механизма этих припадков.

Отличительным экспериментальным доказательством возможности психогенного происхождения не только функциональных, но и структурных поражений внутрен­них органов являются интересные наблюдения К. М. Бы­кова над экспериментальными неврозами у животных. В малом желудочке, удачно выкроенном из малой кри­визны секреция, по Быкову, начинается раньше, чем в желудочке из большой кривизны, а кислотность сока больше в первом, чем в последнем. Быков полагает, что в сложном секреторном аппарате слизистой желудка ве­дущей надо считать малую кривизну. Изменение этой закономерности при экспериментальных невротических состояниях у животных, вызванных, например, питанием их неадекватной пищей (у собак при питании медом), возникает тоже сначала на малой кривизне и, что представляет особенный интерес для клиники, при силь­ных нервных раздражениях вместо сока начинает вы­деляться транссудат с примесью крови, что может на­нести на мысль о каком-то повреждении слизистой малого желудочка. Однако, как показали дальнейшие на­блюдения, это носило чисто функциональный характер и исчезало тотчас после прекращения кормления медом, являвшимся для собаки психонервным раздражителем. Быков считает этот эксперимент совершенно неожиданным, а клиницистам трудно переоценить значимость его как исключительно яркого экспериментального доказа­тельства часто наблюдаемых врачами фактов. Клиника дает немало ярких примеров влияния психики на течение и даже на исход болезней. И с точки зрения экспериментальных и клинических наблюдений, свидетельствующих о тесной и неразрывной связи психических и соматических процессов здорового и больного организма, становится совершенно очевидной пра­вильность взглядов современных клиницистов, что нет только психических и только соматических болезней, а имеется лишь живой процесс в живом организме; жизненность его и состоит именно в том, что он объеди­няет в себе и психическую, и соматическую сторону бо­лезни.

Следовательно, для врача теперь больше, чем когда- нибудь, исключаются метафизические представления о параллельных проблемах духа и тела. Современный врач должен представлять себе как здоровый, так и больной организм только в виде единого, нераздельно­го, гармонического материального целого, объединяюще­го психофизические процессы, как физиологические, так и патологические.

Исходя из такого представления о неразрывной свя­зи психических и соматических процессов при болезни, современная клиника все более и более отходит от представлений об организме как о мозаике, созданной из от­дельных органов и клеточных соединений, — представ­лений, явившихся прямым результатом господства целлюлярной патологии и пышного расцвета чисто морфо­логических взглядов на органы и их системы.

Современная функциональная патология учит нас необходимости считаться у постели больного с организ­мом как с целым, во всей сложности взаимоотношений важнейших его систем, его эндокринного и нервного аппарата, поэтому и мы все больше и дальше отходим в клинике от локалистического мышления, связанного с представлением о заболевании того или другого отдель­ного органа.

Основанная на функциональной патологии как учении о реактивности организма при заболеваниях его, вызываемых экзогенными и эндогенными патологичес­кими факторами, современная клиника является уже не клиникой болезней органов — органопатологией, а клиникой болезней человека — антропопатологией.