И здесь возникает целый ряд основополагающих и вытекающих из предшествующих положений вопросов о поверхностной и глубинной структурах языка. Во-перпых, отношения между поверхностной и глубинной структурами не всегда одинаковы. И дело не только в отсутствии компонента реального времени в составе глубинной структуры, но также и в отсутствии в ней движения, динамики, изменчивости (т.е. отсутствия диалектичности, а, следовательно, и отсутствия в ней асимметричных составляющих). Лурия приводил пример, в котором требовалось произвести специальные трансформации, поскольку на поверхностном уровне неравнозначные предложения имели одинаковую структуру, в то время как их глубинная структура была различной.

В качестве примера, Д. Р. Лурия берет два предложения, детально изученные и Ноэмом Хомским. Лурия анализирует процессы понимания предложений “Петя предложил яблоко” и “Петя попросил яблоко”. На первый взгляд, эти предложения имеют одинаковую структуру. Тем не менее, их глубинная синтаксическая структура абсолютна различна. В первом предложении очевидно, что субъект (Петя) является действующим лицом (agent), и это прямым образом отражено в поверхностной структуре предложения. Его семантическая структура раскрывается в простом чтении слева направо. Однако второе предложение, включает в себя другого человека, который эксплицитно не назван. Оно может быть переформулировано как “Петя попросил, чтобы кто-нибудь дал ему яблоко”. То есть оно может быть понято при чтении “справа налево” (“Кто-то даст Пете яблоко, которое тот ожидает”). Это становится очевидным при раскрытии глубинной синтаксической структуры второго предложения… “Там, где поверхностная структура предложений идентична, различия в их смысле могут быть обнаружены только посредством анализа их глубинной синтаксической структуры”. (Luria, 1982. pp. 124-125, ср. Лурия, 1979, с. 160).

Во-вторых, дискуссия о языковой способности приводит к необходимости обсуждения проблемы ее взаимосвязи с терминами “язык” и “речь”. Эти понятия были введены Соссюром, а затем их пересмотрел Хомский, изъяв их из контекста, переформулировав и переструктурировав таким образом, чтобы они заняли свое место внутри созданного им идеализированною психологического каркаса теории. Есть мнение, что “попытка Хомского переосмыслить это различие языковой способности и речевых умений только увеличила путаницу. Логическое обоснование различения одновременно опасно и бессмысленно: поскольку речевые умения (то есть актуальная речь) могут содержать ошибки, мы должны “идеализировать” данные, чтобы достичь понимания абстрактной языковой способности “. (Ellis, 1993, р. 104).

Очевидно, что для некоторых американских лингвистов, придерживающихся идей порождающей лингвистики, самое большое отступление от канона случилось в конце 1960-х с появлением порождающей семантики, где были сделаны попытки проанализировать семантическое ядро языковой способности. Их аргументация может быть выражена, в частности, следующим высказыванием: “Он [Хомский] также предполагает, что выводные знания однородны, если вообще не фиксированы, даже если исходные данные таковыми не являются. Но это вновь поднимает проблему адекватности различения, которое проводит Хомский, между языковой способностью и речевыми умениями. Языковые знания отражает меру знаний языка, приобретаемых ребенком, поскольку Хомский ставит знак равенства между языковой способностью и тем, что говорящий действительно знает, в то время как речевые умения отражают то, что говорящий сообщает о своем знании (то есть реальное использование языка в конкретных ситуациях)… ” (Zimmerman, 1969, р. 205).

Следует согласиться с позицией А. Р. Лурия, что предположение о том, что глубинные структуры имеют врожденный характер, делает из этой сложной проблемы простое утверждение или постулат. Но, если просто “отбросить” модель языковой способности и речевых умений, не занимаясь ее уточнением или переопределением, или не заменяя ее какой-либо другой моделью, это еще не означает, что обсуждение этой проблемы должно завершиться. Встает вопрос о том, являются ли факторы, определяющие язык, особенными для каждого языка, или все же они являются некими общими закономерностями механизма научения. Хотя влияние Хомского на американские исследования по проблеме изучения второго языка было практически глобальным, сам он давно заявил, что его идеи неприменимы для преподавания иностранного языка. Уже в 1967 году А. А. Леонтьев выдвинул целый ряд критических замечаний к лингвистической теории Хомского, которые включали в себя следующее:

1. В трансформационной психолингвистике постоянно смешиваются модели языковой способности и речевых умений; модели, сделанные лингвистами, и сам лингвистический образ мышления, направленный на описание языковых единиц и их свойств, а не на происходящие речевые процессы, переносятся на психолингвистику.

2. Наиболее существенный недостаток модели Хомского-Миллера заключается в игнорировании мотивации и “дограмматической” стадии речевого кодирования.

3. Дальнейшие экспериментальные проверки генеративной модели доказывают лишь возможность трансформации предложений, но не актуальный способ их порождения.

языковые знания – предыдущая | следующая – внутренняя речь

А. Р. Лурия и психология XXI века. Содержание