Эволюционный аспект в семиотике
Стремление к удовлетворительному описанию функционально- структурного статуса знака все более стимулируется задачами из самых различных областей, постепенно становящимися смежными: собственно лингвистика и кибернетика (особенно ее отрасль, занимающаяся проблемой искусственного интеллекта), лингводидактика и этология, нейрофизиология и зоосемиотика, называемая также биосемиотикой [Степанов 1971, 27—32].
Поскольку генезис знаковой деятельности подчиняется, в частности, диалектическому закону зарождения нового качества в недрах старого, поскольку коммуникативная функция любой действующей знаковой системы обеспечивается особой социальной преемственностью, постольку в «конечном состоянии» данной знаковой системы неизбежно сохраняются черты пройденных стадий. Эта закономерность, прослеживаемая на множестве фактов, полученных как сравнительно давно, так и совсем недавно, подчас ускользает от внимания специалистов, разобщенных границами «своих» регионов исследования [Воронин 1969][1].
Работы Т. Сибеока [Sebeok 1976], особенно комплексное исследование, вышедшее под его редакцией [Sebeok 1977], как ч другие известные труды отечественных и зарубежных специалистов [Dether, Stellar 1964; Фирсов 1963, 1977], позволяют поставить вопрос об эволюционном аспекте знаковой деятельности. Этот аспект способен, как представляется, вскрыть ряд важных гносеологических, семиологических и общелингвистических перспектив.
О трех позициях в интерпретации проблем «знак/не-знак» и «язык/не-язык»
Указанные работы Ю. С. Степанова, Т. Сибеока, а также публикации А. Ф. Лосева [Лосев 1976] и В. В. Иванова [Иванов 1976] позволяют обойти комментариями большой, сложный и часто противоречивый терминологический аппарат современной семиотики, включая зоосемиотику. Перейдем к беглой характеристике трех позиций, к которым, на наш взгляд, сводится многообразие различных точек зрения.
А. «Все есть знак». Данная позиция была в свое время основательно раскритикована В. И. Лениным: «Все грани в природе условны, относительны, подвижны, выражают приближение нашего ума к познанию материи, — но это нисколько не доказывает, чтобы природа, материя сама была символом, условным знаком, т. е. продуктом нашего ума» [2].
Полемика Ю. С. Степанова с К. Леви-Строссом касается не только данной позиции, но и, естественно, вопроса происхождения языка. Для К. Леви-Стросса «все стало знаком» сразу »i этот момент был моментом происхождения языка. В то же время К. Леви-Стросс постулирует постепенность в развитии сознания, чем утверждается такая независимость языка от сознания, при которой язык не может быть «продуктом нашего ума» [Степанов 1971, 40—41]. Но современная генетика (как и антропология) указывает на обратную последовательность: через мутационные преобразования, причины которых окончательно не установлены, — к «появлению того далекого предка, в мозгу которого забрезжили элементы сознания» (причем «его дальнейшая эволюция положила начало и развитию гомннид») [Дубинин 1974, 3—6].
По мнению Г. Н. Матюшина, «для понимания соотношения биологического и социального в человеке важнейшим является тот до сих пор плохо осознанный факт, что итоги общественно- трудовой деятельности, как это показывают законы генетики, не могли записываться в генах, не стали субъектом биологической эволюции» [Матюшин 1974, 18]. Это значит, что необходимый для трудовой деятельности аппарат сознания не мог сам изначально стать производным от труда; трудовой опыт, не передаваясь по наследству, должен быть всякий раз результатом обучения заново. Поскольку знаковая деятельность не может возникнуть ранее предметной, о чем убедительно свидетельствуют и зоопсихология, и человеческий онтогенез, постулат К. Леви ошибочен.
Вместе с тем, нельзя согласиться с гипотезой, точнее, с ее частью, касающейся речевой сигнализации, согласно которой «само появление человека с развитыми полушариями головного мозга, вертикальным положением тела, дискретной речевой сигнализацией, является следствием крупных мутаций» [Там же, 16]. Если предметные, трудовые действия суть результаты обучения, то сигнализация (не говоря уже о речи) человеческого типа возникает в результате обучения даже на современном уровне человеческого генезиса. Другое дело, что лишь определенные биологические сдвиги могли обеспечить способность к определенному уровню знакового поведения. Но социальная обусловленность трудовой и знаковой деятельности человеческого типа остается несомненно бесспорной, а эволюции в сферах биологии (включая психику) и коммуникации доказаны научно.
Следует, однако, отметить, что сам факт эволюции в коммуникативной сфере, признаваемой всеми, понимается различно: а) все системы коммуникации, обслуживающие как животных, так и человека, следует считать «языком» [Petzold 1973, 126]. Человеческий язык отличается от языка животных только количественно [Lieberman 1977, 23]; б) эволюция коммуникативных систем животных прерывается качественным скачком, после которого развертывается эволюция человеческой коммуникативной системы [3].
Выше отмечалось, что, по Ленину, условный знак есть «продукт нашего ума». Иными словами, объективная реальность сама по себе и для себя знаком быть не может, она превращается в него в сознании субъекта. Признавая эволюцию психики н ее функций, мы не имеем права полагать, что даже при условии биологического скачка человеческий тип сознания с его специфическим способом переработки информации возник на пустом месте, т. е. что совершился скачок от «нуль-знакового поведения» к «знаковому поведению высшего типа». Мы видели, что для Н. П. Дубинина неизбежна стадия «предчеловека», но мы не можем доказать ее существование строго, не обращаясь к уровню антропоидов, хотя и знаем (соглашаемся с этим), что существующие человекообразные являются «боковыми ответ-влениями», а не прямыми предками человека. Поэтому, обратившись к данным биосемиотики, мы должны попытаться выяснить хотя бы потенциальные свидетельства генезиса человеческого знакового поведения.
[1]. В рамках настоящего исследования невозможно подробно останавливаться на идеях А. Н. Северцова и Н. А. Бернштейна относительно фундаментальных закономерностей в эволюции живого и высшей нервной деятельности. Но можно напомнить слова Л. Воронина из его популярной статьи в «Известиях» от 03.01 Л969 «Загадка мозга»: «В деятельности мозга человека принимает участие вся предыстория развития нервной системы».
[2] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 298.
[3] Имплицитно данная точка зрения содержится буквально во всех работах интересующего нас направления, эксплицировал ее Г. Н. Матюшин.
Проблема языка и мышления – предыдущая | следующая – Знаковая деятельность