Одним из стойких, хотя и устаревших мнений относительно знака дочеловеческого типа является мнение об его «неинтенциональности»: насекомое или даже высшее млекопитающее якобы всегда производит сигнал, не адресуя его, не понимая его коммуникативной значимости, не умея его произвольно варьировать или просто отказаться от сигнализации. Животному отказывают в интенции, «позволяя» ощущение потребности: «Животные, особенно так называемые общественные животные, общаются друг с другом с помощью знаков, производимых инстинктивно, без осознания их смысловых значений и их коммуникативной значимости». И далее: «Образцом неинтенционального языка остается, безусловно, язык муравьев и язык пчел». Но вот иллюстрация из той же книги: «Если насекомое, которое приползло или прилетело к муравейнику, несъедобно, то муравей, первым установивший это, дает сигнал другим муравьям (адресация! — И. Г.), забираясь на насекомое и прыгая с него вниз… в случае надобности прыжок повторяется много раз, покамест муравьи, направившиеся к насекомому, не оставят его в покое». В дальнейшем автор характеризует эпизоды поведения пчел (по Фришу и Халифману), сообщающих о направлении и расстоянии до взятки; рассказывает, как чайки особым сигналом призывают других особей, если найденной пищи достаточно для нескольких птиц, а также о том, как «дозорные у птиц не просто поднимают тревогу», но «умеют сообщать, какой враг приближается и откуда» [Ветров 1967, 187—191], и т. п.; и, наконец, отмечает наличие «зачатков интенциональ- ного знака у антропоидов» [Ветров 1968, 197—211], основываясь на материалах исследований 30—50-х годов (М. А. Панкратова, Н. А. Тих, Н. Н. Ладыгина-Коте).
Но все эти факты (как и то, что пчелы не сообщают данных о месте взятки в пустом или чужом улье), как нам кажется, дают образцы именно интенционального знакового поведения, зависящего от результата сигнализации, от оценки обратной связи. Иначе откуда повторение знака, откуда адекватность его появления или отсутствия?
Подобно тому, как в любом языке существуют знаки разной степени мотивированности (по форме, отражающей признаки означаемого), так и в знаковом поведении животных обнаруживаются: а) знаки, представляющие собой непосредственные и неотъемлемые компоненты означаемого (например, окраска самца в «брачном сообщении»), б) знаки ритуального характера, которые сами по себе не отражают означаемое (например, «взаимное ощипывание» оперения у птиц), в) условные знаки звукового типа или пантонимического характера (призывная песня, сигнал опасности и пр.). Н. Тинберген показал, что сигнализирующая особь не только систематически сообразуется с реакцией адресата, но и вырабатывает в онтогенезе (через обучение!) особую форму сигналов, значительно отличающуюся от первоначальной, естественной, предусмотренной генетической программой [Тинберген 1968, 189]. В этом явлении отражается тенденция перехода от жесткой и предельно мотивированной формы знака к вариативной и условной, что, по-видимому, и обеспечивает возможность обучения животных новым для них способам общения.
Очень часто говорится о том, что, скажем, собака или лошадь, как и животное в цирке, приучается методами условного рефлекса к реакции на слово или жест только в определенной ситуации, причем замена командного слова на похожее вызывает стереотипный ответ, что якобы доказывает наверняка различное отношение к слову у человека (второсигнальное) и у животного (первосигнальное). При этом, во-первых, не учитывается факт понимания словесного сообщения ребенком (в раннем онтогенезе) только в связи с ситуацией.
Во-вторых, как пишет Л. А. Фирсов, шимпанзе в лабораторных условиях «выучиваются колоссальному количеству команд самого различного содержания… То обстоятельство, что шимпанзе способны распознать в довольно сложном звуковом потоке именно ту информацию, которая определяет характер команды, по-видимому, может указывать на совершенство анализа и синтеза корковых механизмов их слуховой системы. Нами доказана их способность оперировать при этом только голосовым комплексом команды, исключая мимику или жесты говорящего» [Фирсов 1963; 1970, 125].
В-третьих, имеется немало популярных и специальных изданий, где отмечается, что мгновенная реакция на усвоенную человеческую команду или на техническую запись «своего» сигнала у животных происходит вне всякой связи с ситуацией (см. выше интерпретацию того же в противоположном смысле), т. е. без оценки смысла команды, без понимания адекватности/неадекватности реакции на уместный/неуместный сигнал. Действительно, «свой» или усвоенный от человека сигнал тревоги вызывает у животных реакцию бегства, укрытия и т. п. — совершенно так же, как подобный сигнал вызывает ту же реакцию у людей, которые в определенной ситуации также не в состоянии соотнести сигнал с ней, поддаются групповому поведению (паника). Важно, однако, отметить, что постреактивное поведение животных как раз и указывает на умение «проверить» сигнал, соотнести с ним реальную ситуацию. Наконец, в-четвертых, анализ поведения людей в условиях военного обучения, спортивных соревнований и в некоторых других ситуациях обнаруживает различное — как второсигнальное, так и первосигнальное — отношение к словесному раздражителю: так называемые «исполнительные части команды» (-гом в команде Кру-гом!, марш в Шагом марш!, пли и т. п.) могут быть с успехом заменены и реально заменяются на «похожие», а в эксперименте — и на совсем непохожие звукокомплексы.
Во всяком случае, без понимания сходных или общих моментов в коммуникативной деятельности животных и человека невозможно было бы правильно оценить ни многовековую практику утилитарного приручения и одомашнивания животных, ни богатейшие результаты дрессуры, ни в особенности результаты обучения приматов, осуществленного в 60—70-х годах.
После многочисленных непродуктивных попыток обучить антропоида звуковому языку успех был достигнут при обучении шимпанзе Уошо американскому варианту языка глухонемых—ASL (American Sign Language). Отметим, кстати, что идеи обращения к жестовому языку были впервые высказаны отечественными зоопсихологами (Н. А. Тих, Н. Н. Ладыгина- Котс, Л. И. Уланова) и Р. Иерксом и Я. Дембовским [Jerkes, 1945, Дембовский 1963].
Знаковая деятельность – предыдущая | следующая – Метаязыковой знак