И вторая, не менее серьезная, трудность. Определение исходных психологических причин психосоматического расстройства невозможно, как мы пытались это сейчас показать, при отвлечении от фактора значимости переживаний. Определение же особенностей клинического течения этого расстройства, вплоть до его конечной фазы, оказывается в значительной степени зависящим от того, какие меры психологической защиты субъект оказывается способным развить, чтобы предотвратить возникновение или хотя бы ослабить выраженность отрицательных последствий психической травмы. Идея психосоматического расстройства не менее поэтому тесно связана с концепцией психологической защиты, чем с концепцией значимости переживаний. Психологическая защита выступает, в той или другой форме, как обязательный, по существу, компонент функциональной структуры любой психической травмы, развязывающей цепь патологических соматических нарушений. И вряд ли требуется разъяснять, в какой степени наличие этой связи (между травмой и защитой) затрудняет для наблюдателя выявление природы психосоматического сдвига и прогнозирование его дальнейшей судьбы.

(3) Охарактеризованное выше понимание трудностей, на которые наталкиваются психосоматические исследования, не может вызывать сколько-нибудь серьезных споров. Представление о связи психосоматического расстройства с параметром значимости переживания и с активностью психологической защиты прочно вошло в современные трактовки, – как советские, так и западные, – и является отправным для любой формы более глубокого анализа. Совсем, однако, иное положение вещей создается, когда от этих труднооспоримых общих констатаций мы переходим к более конкретному рассмотрению, когда ставятся вопросы, например, о том, какие именно “значимые” переживания выступают как прежде всего ответственные за провокацию психосоматических расстройств, или какова природа, механизмы, возможности, роль психологической защиты, в чем заключается своеобразие этой защиты в условиях нормы, субклиники, патологии органической и патологии функциональной, и, наконец, last but not least, какова взаимосвязь в структуре психологической защиты разных ее компонентов – осознаваемых ясно, осознаваемых смутно и не осознаваемых вовсе. Почти по каждому из этих вопросов высказываются в литературе разноречивые суждения, указывающие нередко на принципиальную несовместимость существующих теоретических подходов. Хорошо, например, известно, какие расхождения мнений возникали даже внутри самой психоаналитической концепции при попытках решения проблемы “ведущих” и, следовательно, наиболее “значимых” для субъекта мотивов поведения, – от исходных биологизирующих трактовок Фрейда, через подчеркивание (особенно американскими неофрейдистами 50-х гг. и несколько позже западногерманскими психоаналитиками) роли разнообразных социальнообусловленных факторов деятельности и “жизненной позиции” до связывания этой проблемы, по примеру современных французских психоаналитических течений, со всей сложностью мотивов поведения, выявляемых анализом функций речи.

В советской литературе этим трактовкам всегда противостояло понимание основных мотивов деятельности человека, вытекающее из марксистски ориентированного анализа его социально-исторической природы: понимание, раскрывающее зависимость сознания и стремлений людей от их социальной практики, от формирующих влияний, оказываемых на них и на иерархию их психологических ценностей на протяжении всей их истории их производственной, общественной и культурной деятельностью, их принадлежность к определенным социальным формациям и классам. Психологическое же раскрытие, конкретизация этих общих, преимущественно философских и методологических положений и составила основное содержание работ таких корифеев советской психологии, как Д. Н. Узнадзе, Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн. В последние десятилетии эта марксистская концепция мотивов деятельности, подчеркивающая организующую, направляющую роль смыслового аспекта этой деятельности, была углублена работами А. Н. Леонтьева.

Уже из этих сжатых противопоставляющих определений достаточно ясно, что согласие по поводу факта зависимости психосоматической динамики от параметра значимости переживаний отнюдь еще не означает согласия по поводу того, к значимости каких переживаний мы должны в первую очередь обращаться, когда пытаемся раскрывать тайну зарождения психосоматического сдвига. То, что подобный анализ не мыслим без ориентации на иерархию психологических ценностей субъекта, ясно для всех, но представления о генезе и структуре этой иерархии варьируют пока в очень широком диапазоне.

Весьма сходным образом обстоит дело и с проблемой психологической защиты. Не вызывает сомнений, что идея этой защиты, зародившаяся в рамках психоаналитической школы и отражающая существование сложных форм реагирования сознания на психическую травму, в высшей степени важна для понимания принципов и закономерностей душевной жизни как здорового, так и больного человека. Хорошо известна трактовка этой идеи, разработанная Фрейдом, а в дальнейшем углубленная рядом представителей психоаналитической школы, особенно А. Фрейд. Но ее рассмотрение только лишний раз подтверждает, что согласие по поводу реальности факта – это менее всего обязательность согласия по поводу его существа.

Концепция психологической защиты, разработанная на протяжении последних лет советскими исследователями с позиции теоретических построений Д. H. Узнадзе и его школы, представлена в советской литературе во многих работах и, по-видимому, известна и за пределами Советского Союза. Мы напомним поэтому только некоторые основные относящиеся к ней положения.

 

 

субъект – предыдущая | следующая – психологическое

Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том II

консультация психолога детям, подросткам, взрослым