/     /  
Вялотекущее саморазрушение

Вялотекущее саморазрушение

С моей точки зрения, мы вправе понимать психосоматический болезнен­ный процесс вообще как «вялотекущее самоубийство». Деструктивная его ди­намика вызвана, как я думаю, интернализованной дефицитарной ситуацией эмо­ционально скудной первичной группы раннего детства. Недифференцирован­ные и разрушительные объекты, не позволившие пациентке произвести отгра­ничение собственной идентичности, получают характер структурного нарциссического дефицита, проявляющегося в приведенном примере в нарушении базисных функций Я – зрительном восприятии и координации моторики.

«Несчастные случаи» предстают как психосоматические призывы о по­мощи, артикулирующие симбиотический конфликт идентичности пациентки на уровне соматического Я. На этом уровне она демонстрирует свою потреб­ность во внешнем вспомогательном Я, которому делегируются базисные фун­кции Я (зрение и моторика) и с помощью которого она постепенно может по­лучить уверенность в собственных соматических функциях. Центральное зна­чение аспекта идентичности симптоматики явствует из того, что нарушения и «несчастные случаи» усиливаются тогда, когда она должна предпринять шаги, требующие идентичности, как, например, экзаменационные ситуации. Ядро нарушений Я образует неосознаваемый конфликт между архаической потреб­ностью в зависимости и чрезмерным страхом расставания, с одной стороны, и не менее интенсивным страхом контакта – с другой.

В нарушении базисной функции Я-моторики, манифестировавшей уже на втором году жизни пациентки в качестве нарушения координации, диагно­стированного как «инфекционная хорея», можно видеть расщепление сомати­ческого Я. Отреагируемому симптоматическому поведению, наряду с расщеп­лением, сопутствует паралич функций Я. Бессознательный конфликт усмиря­ется гипсовой повязкой и парализующей неработоспособностью. Сюда же, с моей точки зрения, относится суицидальность пациентки. Самоубийство можно понимать как экстремальную форму «иммобилизации Я», которая, как архаи­ческая защитная операция, служит охране границ Я пациентки, которым в рав­ной мере угрожают каждый контакт и каждое расставание.

В другом месте я подробно описал парадоксальную психодинамику та­кой защитной операции на примере пожизненной суицидальности, которая, наконец, увенчивается самоубийством (Ammon, 1973h). Психосоматическое заболевание, с моей точки зрения, также представляет собой следствие та­кой деструктивной защитной стратегии, в которой неосознаваемый страх перед отграничением собственной идентичности, представляющий всякое расставание с матерью как ее убийство, допускает собственную автономию лишь в форме вялотекущего саморазрушения. Проявляющееся и отражаемое в психосоматическом симптоматическом поведении расщепление Я па­циентки запускает динамику, которая, с моей точки зрения, может рассмат­риваться как промежуточная форма между шизоидной и депрессивной за­щитными реакциями.

На этом я хотел бы остановиться подробнее. В депрессивной реакции поведение определяется сильным объектным голодом и навязчивым разруше­нием установившихся симбиотических объектных отношений. Это поведение предстает результатом патогенного симбиоза с матерью, которая бессознатель­но ожидает от ребенка, что он компенсирует ее собственный нарциссический дефицит и ее депрессивную пустоту. Он должен служить жизненным содер­жанием матери и вознаграждением за ее непрожитую жизнь. Ребенок получа­ет внимание и любовь, пока соответствует этой бессознательной потребности матери. Его потребность в автономии и самостоятельности воспринимается депрессивогенной матерью как обида и наталкивается на ее защиту. Она реа­гирует упреком и вызывает в ребенке сильное чувство вины, которое в каче­стве интернализованной деструктивной агрессии также тормозит и разрушает всякий шаг к отграничению идентичности.

Шизофреногенная мать, напротив, прямо или косвенно запрещает и де­лает невозможными для ребенка внешние контакты, например, не позволяя ему чувствовать себя хорошо в отношениях с другими людьми. Она, однако, сама также не в состоянии функционировать как постоянный и надежный объект для ребенка, одновременно отвергая его в силу интернализованного страха перед контактом. Эта динамика, описанная как double bind, ведет к струк­турным повреждениям Я в виде нарциссического дефицита, проявляющегося в сильной бессознательной потребности зависимости при одновременном ар­хаическом страхе контакта.

Обе формы нарушения Я, как правило, сопровождаются психосомати­ческими заболеваниями, причем, по моему опыту, психосоматика, связанная с депрессивной реакцией, в целом развивает скорее доброкачественную дина­мику, в то время как психосоматика шизоидной реакции тяготеет к более зло­качественному течению. Между этими двумя полюсами существует, с моей точки зрения, целый спектр скользящих границ и смешанных состояний. Же­сткие разделения неприемлемы.

Я думаю все же, что нарушение базисных функций Я, имеющееся в при­веденном примере пациентки Анны, должно расцениваться как указание на выраженную шизоидную динамику. Я пациентки столь слабо и хрупко, что не может, так сказать, выполнить симптоматическую работу. Лишь когда проис­ходит «несчастный случай», Я располагает диагностированным и описанным органическим симптомом, с помощью которого пациентка может отреагиро­вать и интегрировать паралич своего Я в рамках соматического Я. Ее депрес­сивная реакция появляется, когда она чувствует, что симптом недостаточно оценен. Параноически-психотическая реакция появляется, когда она боится, что симптом у нее отнимут в ходе психоанализа.

Терапевтическая техника должна учитывать этот бессознательный конф­ликт идентичности. Психосоматическая симптоматика не должна прямо ана­лизироваться, поскольку это непосредственно усиливает суицидальные тен­денции пациентки. Мишенью в суицидальных фазах скорее следует сделать глубокий страх идентичности и сильное чувство вины перед преследующей матерью и первичной группой в обход психосоматической симптоматики и в партнерстве со здоровыми сферами Я. Жалобы на нарушения зрения и мото­рики, неловкость и неуклюжесть должны восприниматься с дружеским, но сдержанным участием; акцент прежде всего должен ставиться на поддержке того, в чем пациентка может с успехом «двигаться», например, на игре на флей­те – поначалу единственной области, в которой она уверена и может почув­ствовать собственные способности. На основе сформированного таким обра­зом конструктивного терапевтического союза пациентка может с помощью комбинированной терапии постепенно узнавать, что зрение и ходьба есть переживания, которые неравнозначны утрате Я и разрушению матери, но дела­ют возможным обретение и расширение идентичности.

Защитный характер психосома­тического симптоматического поведения – предыдущая | следующая – Удо: реакция на архаическую диффузность идентичности

Психосоматическая терапия. Оглавление



Записаться на онлайн консультацию к психологу

Мартынов Сергей Егорович
Семейный психолог, психотерапевт, клинический психолог, преподаватель по психотерапии МГУ, МИПЗ
Малкина Кристина Игоревна
Семейный психолог. Сексотерапевт. Психодиагност. Арт-терапевт
Раманни Галина Алексеевна
Клинический психолог, детский и подростковый психолог, когнитивно-поведенческий психотерапевт, DBT-терапевт, психотерапевт
Гольм Мария Александровна
Клинический психолог
Щур Анастасия Евгеньевна
Психолог, психотерапевт
Шумай Екатерина Михайловна
Психолог
Аристова Влада Вячеславовна
Клинический психолог
Канушкина Алиса Романовна
Психолог, когнитивно-поведенческий терапевт, детский нейропсихолог
Демина Мария Дмитриевна
Клинический психолог, психолог-психотерапевт
Чепелюк Анастасия Андреевна
Психоаналитически ориентированный терапевт, клинический психолог, нейропсихолог
Кулаков Сергей Сергеевич
Клинический психолог, ведущий специалист-психолог с заключением для суда
Скорина Елена Петровна
Клинический психолог детский и взрослый, кандидат педагогических наук
Михайлова Анна Дмитриевна
Клинический психолог, психотерапевт
Алиева Лейла Мусаферовна
Психотерапевт, психолог
Оганезов Сергей Альбертович
Психотерапевт-сексолог, клинический психолог
Юзьвак Екатерина Григорьевна
Психотерапевт, психолог, психоаналитик
Копьев Андрей Феликсович
Клинический психолог
Ермушева Анастасия Алексеевна
Клинический психолог, психоаналитически ориентированный специалист
Александров Антон Сергеевич
Клинический психолог, психодиагност, детский нейропсихолог
Катунина Дарья Сергеевна
Психолог
Федченко Ирина Владимировна
Когнитивный психотерапевт, клинический психолог
Голова Екатерина Викторовна
Клинический психолог, телесно-ориентированный психотерапевт
Алякаева Мадина Фатовна
Клинический психолог, член ассоциации EMDR терапевтов
Зайцева Татьяна Евгеньевна
Детский клинический психолог
Крылова Наталия Николаевна
Клинический психолог
Берковская Наталья Викторовна
Психолог
Бучнева Полина Дмитриевна
Детский психолог
Арутюнов Эрнест Иванович
Клинический психолог, психоаналитический психотерапевт, тренер навыков DBT
Павлова Вселена Александровна
Психолог
Егиазарян Элеонора Александровна
Клинический психолог
Корзюкова Дарья Андреевна
Клинический психолог, член Ассоциации Когнитивно-поведенческой психотерапии
Чибисова Полина Алексеевна
Психолог
Телицына Юлия Вадимовна
Клинический психолог
Гоголаури Ирина Сергеевна
Психолог
Шувалов Валерий Алексеевич
Клинический психолог, патопсихология
Ольшанская Полина Алексеевна
Клинический психолог
Киселева Ольга Андреевна
Психолог
Моисеева Полина Алексеевна
Клинический психолог
Мартишина Ирина Сергеевна
Клинический психолог
Градскова Анастасия Андреевна
Психолог
Рассказова Елена Игоревна
Клинический психолог, психотерапевт

Контакты

м. Кузнецкий мост
м. Трубная
Адрес: Москва, Неглинная улица, дом 14/1А
Телефон: +7 (495) 260-04-69
Часы работы : 9:00 – 22:00 (без выходных и перерыва на обед)