«Он (психоанализ) должен держаться на почтитель­ном расстоянии от всяких допущений анатомического, химического или физиологического порядка, он должен действовать, опираясь только на чисто психологические понятия» (Freud, 1916).

«Феномены, которые мы рассмотрели, не являются исключительно психологическими, они имеют также органический и биологический аспект, откуда следует, что в процессе разработки психоанализа мы осуществи­ли важные открытия в области биологии, будучи вы­нужденными выдвинуть ряд гипотез, относящихся к этой последней науке» (Freud, 1938).

Мы могли бы умножить число цитат, показывающих, что Фрейд на протяжении всей своей жизни не переставал колебаться между двумя позициями. С одной стороны, он всегда отстаивал независимость психоана­лиза по отношению к любому научному знанию, отка­зываясь основывать психоанализ на чем-либо ином, кроме опытных данных, полученных самой психоанали­тической практикой. С другой стороны, он одновременно утверждал, что психоанализ станет подлинной наукой лишь тогда, когда его основные понятия будут выраже­ны в терминах биологии и нейрофизиологии.

Эти же колебания мы находим и у его последовате­лей. В Соединенных Штатах после второй мировой вой­ны преобладала «физикалистская» тенденция: «трой­ка» — Гартман, Крис и Левенстайн, — к которой следу­ет присоединить и Дэвида Рапапорта, создала «эго-психологию». Однако эго-психология вызвала серьез­ные возражения. Этот спор хорошо иллюстрируют две статьи, помещенные в одном и том же номере «International Journal of Psychoanalysis» (апрель 1965): статья Холта (1965) и статья Апфельбаума (1965), авторы которых защищают диаметрально противоположные взгляды.

Первый из них утверждает даже, что следует пол­ностью перестроить психоаналитическую модель и дать ей анатомо-физиологическую ориентацию. Он предла­гает принять за основу работу Фрейда «Проект научной психологии» (1895), которая, по его мнению, не утрати­ла своей ценности и перекликается с успехами, достиг­нутыми нейрофизиологией в нашем веке. Холт, ученик Рапапорта, продолжает начатый им крестовый поход за освобождение «Я» от рабской зависимости от инстинк­тов. В своей статье, иногда в лирической интонации, он противопоставляет друг другу два типа людей XIX столетия: одни свободные, самостоятельно избирающие для себя линию поведения, обладатели рационального мышления; другие романтически настроенные жертвы иррациональных страстей. Первый тип представлен эн­циклопедистами, Кантом и Гегелем, второй — Шопен­гауэром, Ницше и Кьеркегором и воспет Бетховеном и Вагнером. Фрейд, сложившийся под влиянием обеих тенденций, колебался между ними, или, иными словами, между автономностью и неавтономностью «Я». Холт высказывается четко в пользу автономии. Как Гартман, он настаивал на независимости «Я» от «Оно», а затем, как Рапапорт, — на независимости «Я» от внешней среды. Автор подчеркивает, что Рапапорт пришел к сво­ей теории главным образом благодаря интересу, кото­рый он питал к проблемам сенсорной дезафферентации и к гипнозу, к двум явлениям, где взаимодействие между телесным и психическим выступает с особенной силой. Тот факт, что путем воздействия на телесное поле можно получить явления регрессии — а значит, и утрату автономности, — доказывает, по его мнению, существование автономного «Я». Возможность такой утраты должна предполагать, что изначально эта авто­номность существует. Эксперименты с сенсорной депривацией рассматриваются Холтом как физиологические эксперименты, служащие опорой для психоаналитичес­ких концепций. Само собой разумеется, что Холт и Гартман приветствуют любое сближение с нейрофизиологией.

В те же годы, однако, другие ученые указывали, что психоаналитические понятия не могут быть выражены в терминах общей психологии. Эта точка зрения нашла отражение в статье Апфельбаума, видящего в формули­ровках Гартмана ретроградную тенденцию, поскольку он использует неаналитическую модель для психоана­литического содержания. Гартман, по мнению автора, оперирует только количественными понятиями и не учитывает качественных. Между тем количественная концепция таит в себе опасность не только в теорети­ческом, но также и в клиническом плане даже тогда, когда она используется в метафорической форме. Со­гласно Апфельбауму, динамическая теория является, напротив, исключительно психоаналитической и не имеет ничего общего с физикой, физиологией или общей психологией.

Не все авторы столь категоричны в своих сужде­ниях, как Холт и Апфельбаум. Первый из них, в частности, вышел, по нашему мнению, далеко за пре­делы теоретических гипотез эго-психологии. Гартман, Крис и Левенстайн сформулировали в 1946 г. свою точку зрения в следующей форме: «Принимая функции, осуществляемые психической деятельностью, за кри­терий, служащий целям определения психических систем, Фрейд использовал в качестве модели при создании своих концепций физиологию. Однако это не предпо­лагает никакой корреляции между этими системами, с одной стороны, и специфической организацией или группой органов — с другой, хотя Фрейд видел в такой корреляции конечную цель психологических исследова­ний. Он считал, что следует придерживаться психоло­гической терминологии до тех пор, пока она не будет заменена другой, более адекватной терминологией. Нам кажется, что время для такой замены еще не наступи­ло» (Hartmann, Kris, Loewenstein, 1946). Как мы видим, позиция этих исследователей выглядит гораздо более гибкой.

Вопрос об отношении между психологией и физиоло­гией встал также и перед французскими учеными. В 1966 г. Андре Грин выступил против всяких попыток использования в метапсихологии анатомо-физиологического языка, непригодного для описания феноме­нов, относящихся к области смысла и желаний. Он признавал, что нельзя исключить некоторую структур­ную концепцию, чтобы организовать, придать какую-то форму различным уровням психической жизни. «Если мы хотим,— писал он,— объединить способы действия и эффекты смысла, то прежде всего нужно локализовать, если можно так выразиться, эти аспекты, сочетание которых необходимо для создания языка, являющегося опорой и связью для некой ограниченной истины» (Green, 1966). Но он отвергал всякое «упо­добление», которое влекло бы за собой риск использова­ния «языка субстанциализации». Тем не менее, явно для того чтобы сохранить верность идеям Фрейда, он не дошел ни до полного разрыва с физиологией вообще, ни до безоговорочного отрицания «данных нейробиологии как принципиально неспособных от­крыть нам что-либо существенное в области бессозна­тельного».

Точно так же Дж. и Э. Кестенберги писали в 1965 г., что «психоанализ начинается там, где кончается биоло­гия» (Kestenberg E. et J.). Феномен человека, ут­верждали они, не может сводиться к физической или биологической реальности, он должен рассматриваться как «особый и не сводимый ни к чему оригинальный объект». Они, однако, добавили из осторожности, что дело обстоит таким образом «при современном состоянии наших знаний», и напомнили, что Фрейд всегда стремился увидеть подтверждение своих идей в достижениях других научных дисциплин.

Тяжелое наследие: внушение – предыдущая |  следующая – Психологическая дилемма: эго-психология.

Л. Шерток. “Непознанное в психике человека”. Содержание.