Проработка деструктивной агрессии

С моей точки зрения, следует особо подчеркнуть один момент. В первые месяцы терапии пациентка воспринимала внимание группы к проблеме ее идентичности как сильную угрозу. На требование стать самостоятельной, на критику родителей, державших ее в зависимом положении, в особенности матери, до мелочей регламентировавшей ее жизнь, она долгое время отвечала защитой родителей, чувствуя себя при этом мишенью нападения. Быть само­стоятельной для нее означало лишиться защиты и родительского участия. Она получала это лишь в извращенной форме поверхностного и отщепленного больничного ухода и боялась заплатить за свое «выздоровление» потерей вни­мания к себе. Поэтому она долгое время старалась не обсуждать в группе от­ношения с матерью, поднимая лишь конфликт с покойным отцом. Каждое на­падение на мать она парировала заявлением, что виноват, с одной стороны, отец, а с другой – она сама и ее беспомощность.

Эту ситуацию мазохистского сдвига бессознательного конфликта иден­тичности с целью недопущения его терапевтической проработки мы регуляр­но обнаруживаем тогда, когда пациенты еще не покинули первоначальную симбиотическую ситуацию и непосредственно живут с родителями или мате­риально зависят от них.

Тогда терапевтическая работа наталкивается на особые трудности, ей постоянно угрожает актуальная жизненная ситуация пациента. В этом случае разрыв симбиоза матери и дочери удался лишь тогда, когда в результате пред­полагавшейся беременности пациентки открыто проявился конфликте инфантилизировавшей матерью и когда участие терапевтической группы сделало для пациентки возможным «корригирующее эмоциональное переживание» (Alexander, Ross, 1952), послужившее впоследствии основой для проработки конфликта идентичности.

Короткий срок процесса групповой терапии пациентки объясняется тем, что групповая психотерапия смогла очень быстро мобилизовать чувства, ин­тенсивно исследовавшиеся пациенткой на протяжении 14 лет ее индивидуаль­ной терапии. Однако, вследствие архаического страха расставания, испытывавшегося в симбиотическом переносе по отношению к первому психотера­певту, она была не в состоянии проработать в индивидуальном анализе свою деструктивную агрессию. Индивидуальная терапия поддержала ее, постепен­но улучшилась ситуация в патогенной семейной группе, и она смогла трудоус­троиться. Непроработанная деструктивная агрессия пациентки способствова­ла сохранению архаического страха расставания. Несмотря ни на что, он ос­тавался стабильным, как позднее рассказывала больная.

Лишь терапевтическая группа, расщепляя отношения переноса, дала па­циентке возможность проявить вовне и проработать интернализованную дес­труктивную динамику отношений с матерью под защитой группы. Тем самым стало возможным, как позднее говорила пациентка, дать инсайту, полученно­му во время многолетней индивидуальной терапии лишь «в голове», подей­ствовать гораздо глубже.

На последующих примерах станет еще яснее, что оживление и проработка деструктивной агрессии, интернализованной в результате архаического страха расставания, представляет собой центральную проблему психоаналитической терапии психосоматических заболеваний. Лишь это оживление и проработка деструктивной агрессии делает возможным выход из патогенного симбиоза с интернализованной «злой» матерью и отграничение собственной идентичнос­ти. Поэтому, как правило, проработка деструктивной агрессии становится решающим поворотным пунктом терапии. Позже я еще вернусь к этому.

Здесь же я хотел бы избежать еще одного недоразумения, с которым; постоянно сталкивается концепция интернализованной «злой матери» и ко­торое может быть вызвано или усилено описанием случая пациентки Беаты. Хотя цель терапии заключается в том, чтобы дать пациентке возможность свободного от иррационального чувства вины или тревоги отграничения от матери или первичной группы, задачей терапевта не является разоблачение матери и непосредственное нападение на нее. Будучи на стороне больного и сообщая ему об этом, он должен, однако, знать, что открытое разоблачение матери часто вызывает у пациентов чувство вины, усиливающее амбивален­тно-деструктивную динамику интернализованных отношений матери и ре­бенка и угрожающее самим отношениям с терапевтом – основе всякой ле­чебной работы.

Поэтому солидаризация с пациентом должна состоять совсем не в тези­се, что мать – корень всех зол, а все хорошее и человечное в отношениях с ней идет лишь с его стороны. Такая установка будет подыгрыванием симптомати­ческому поведению пациента, который будет чувствовать, что его не поддер­жали, а покинули. Цель терапии, иными словами, – это не уничтожение интернализованной «злой матери», что воспринималось бы как угрожающая жизни потеря объекта, – а построение гибкой границы с интернализованным объек­том как предпосылки свободной от вины и страха коммуникации с собой и окружающими.

Резкие нападки, направляемые группой в данном случае против матери больной, должны рассматриваться именно в этом контексте. Они представля­ют собой выражение реакции противопереноса группы на проявившуюся в поведении пациентки бессознательную идентификацию со «злой матерью». С помощью интерпретации этого переплетения реакций переноса и противопе­реноса в группе психотерапевту удалось направить на себя агрессию группы и пациентки именно потому, что она не присоединялась недифференцированно к нападкам на мать. Она могла тем самым, с одной стороны, сплотить группу и, с другой – дать пациентке возможность оживить и проработать в отрица­тельном переносе на терапевта деструктивную амбивалентность отношений с матерью под защитой группы.

Следующий пример еще более приближает к этой проблематике. Он про­ясняет функцию патологического симбиоза с ребенком в защите от конфликта идентичности психосоматической пациентки и показывает, какое значение это имеет для стратегии и тактики терапии.

Терапевтический успех пациентки – предыдущая | следующая – Ютта: повторный патогенный симбиоз

Психосоматическая терапия. Оглавление