1.2. Обоснование проективного диагностико-исследовательского метода феноменологического анализа самосознания

Проблема теоретического и эмпирического обоснования проективного метода исследования личности на протяжении многих лет была предметом наших специальных исследований и научных публикаций, в том числе и отдельной монографии (см., например: Соколова Е.Т., 1976, 1978, 1980, 1982, 1985, 1987). Практическая ценность проективных методик в клинической психологии, ориентированной на запросы консультативной и психотерапевтической практики, сегодня совершенно очевидна. Многие проективные “техники”, органично вписывающиеся в ткань психокоррекционного процесса, являются не только инструментом психодиагностики, но и эффективным средством инициации диалога с пациентом, особенно на стадии установления психотерапевтического контакта. В экспериментальных исследованиях конструирование особых проективных процедур, как показали наши исследования, позволяют совместить преимущества проективного подхода (с его “принципами неопределенности” и непреднамеренной проекции личности) с точностью психометрических процедур и статистическим анализом данных (Соколова Е.Т., 1989; Соколова Е.Т., Федотова Е.О., 1982, 1986). Изучение существующих проективных методик, истории их создания, использования и обоснования в рамках современных отечественных и западных психологических течений (психоанализа, эго-психологии, гештальт- и когнитивистски-ориентированной психологии) позволяют утверждать, что в основе действенности проективного метода лежит факт пристрастности человеческого сознания. Психический образ действительности не просто находится в отношении подобия с воспринимаемым объектом, главная его особенность состоит в том, что он является “сколком” целостной, субъективно-окрашенной и пристрастной “картины мира — в присутствии-Я”.

Признание активного пристрастного характера сознания и самосознания делает не удивительным тот факт, что, взаимодействуя с неоднозначно семантически определенными стимулами, человек невольно и неосознанно выражает (проецирует) какие-то значимые для него переживания, а через них — индивидуальные личностные особенности. Нельзя, однако, ограничиться только констатацией этого положения — необходимо ответить на два вопроса: во-первых, какие именно особенности личности и ее внутреннего мира находят свое выражение в ситуации проективного эксперимента; во-вторых, почему именно определенным образом построенная ситуация проективного исследования оказывается пригодной для проявления этих личностных особенностей. Ответить на эти вопросы, на наш взгляд, можно, опираясь на разработанную А.Н.Леонтьевым концепцию личностного смысла. По своему содержанию личностный смысл отражает оценку жизненного значения для субъекта объективных обстоятельств и его действия в них. По своей функции, личностный смысл прежде всего делает доступным сознанию личностно-значимые “преградные” качества обстоятельств действия (в соответствии с известным законом осознания, сформулированным Клапаредом). Доступность сознанию не означает, что смысл всегда осознан: он может выступать в виде сознательного словесного представления, а может быть замаскирован” в ткань непосредственных переживаний, т.е. выступать в своей эмоционально-чувственной форме. В этом случае субъект стоит перед задачей саморефлексии, задачей на поиск смысла Я или, напротив, — на сокрытие смысла. Это сокрытие смысла, искажение его в субъективно выгодном направлении и лежит за описанными З.Фрейдом механизмами психологической защиты самосознания. Высказываемый нами тезис состоит в том, что феномен проекции личностно-значимого материала может быть адекватно понят в терминах личностных смыслов и соответствующих действий (внутренних или внешних) субъекта по поиску или сокрытию, маскировке “истинных” личностных смыслов Я. Относительно инвариантная и стабильная конфигурация таких действий образует индивидуальный стиль личности, характеризующий “способ существования человека в мире” (термин С.Л.Рубинштейна), “пристрастную” смысловую установку его сознания и самосознания. Мы утверждаем далее, что, чем более фрустрирована деятельность субъекта вследствие внутренних или внешних конфликтов или преград, тем более будет выражена тенденция к завершению “прерванного действия” в ситуации проективного эксперимента. “Эффект Зейгарник” проявится как в силе запечатления, так и в готовности к воспроизведению и завершению прерванного действия в символическом плане, путем направленной структурации неопределенного стимульного материала. Говоря о структурации, мы подразумеваем не только “оформление” неопределенного стимульного материала, например, чернильных пятен, но вообще создание внутренне связного сюжета, текста, возможно, и невербального, как в графических проективных методиках или телесного, логика построения которого оказывается изоморфичной наиболее общим формально-структурным качествам Я. При этом не имеется в виду, что вычерпываемое проективными методиками содержание сознания полностью сводится к сфере личностных смыслов; оно складывается по большей части из непосредственно переживаемых на неосознаваемом телесном языке эмоционально и мотивационно насыщенных состояний, лишь опосредованно регулируемых смыслом Я.

Категория “личностного смысла” позволяет адекватно интерпретировать содержание проецируемого личностно-значимого материала, но она не дает ответа на вопрос, как его опознать, как обнаружить его “метки”, в какой эмпирической “одежке” оно выступает в проективном тексте. Проделанный нами структурно-семиотический анализ рассказов ТАТ (Соколова Е.Т., 1976), а также опыт практической психотерапевтической работы показывают, что диагностически-значимое содержание не вычерпывается напрямую из проективных ответов. Оно закодировано, “заключено” в язык структур и метафор, в том числе — и соматических симптомов и требует дешифровки, истолкования, а не прямого перевода на язык тех или иных личностных или поведенческих переменных. Главная же ценность проективных методов состоит в их способности не только объективно, с позиции внешнего наблюдателя вскрывать содержание тех или иных образований личности, но прежде всего — в возможности “услышать” это содержание на “языке” самого обследуемого (а как это для тебя?), сохранив присущий ему “грамматический” и “лексический” стиль. Проективный текст (при том, что он, несомненно, содержит черты наблюдаемого поведения) является “посланием” совсем иного пласта личности, а именно, пласта внутреннего, феноменологического поля самосознания. В ситуации проективного обследования пациент “говорит” не столько о совершенном им, сколько о незавершенном — о возможном, желаемом или отвергаемом. Очевидно также, что создаваемые им картины мира и образ Я глубоко пристрастны, их категоризация искажена под воздействием аффективных переживаний прошлого и настоящего и нередко представляет собой своеобразный личностный “миф” о мире и о себе-в-нем. Проступающие сквозь проективный текст личностные черты и особенности представляют собой не личность “вообще”, но уникальную личность-в-диалоге-с совершенно-конкретным собеседником; в этом смысле “проективные тексты” — всегда продукт совместного общения обследуемого и психолога-диагноста “здесь и теперь”. В рамках деятельностного подхода могут сосуществовать различные интерпретативные системы, и сам факт множественности психологических реалий, вычитываемых из проективных данных (таких, как образ Я, мотивы, конфликты, защиты и т.д.), так же, как успешность анализа внутри той или иной системы, демонстрируют инвариантность диагностических выводов относительно независимо от избранных интерпретационных систем.

Критический анализ подходов к изучению генеза пограничного Я – предыдущая | следующая –

Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях