1.6.1. Стиль “эмоциональной подпитки или утоления эмоционального голода”

Качественный анализ всего массива эмпирических данных показывает, что в большинстве случаев центральное место в структуре болезненных переживаний занимают острые аффективные реакции “потери”, вызванные распадом эмоциональных связей с близкими: уходом или смертью супруга или возлюбленного, отсутствием или нехваткой любви и понимания в семье. Для пациентов характерно переживание себя в пассивно-страдательном ключе, как “ни к чему не способных”, “никому не нужных”, “обманутых жизнью и близкими”. Их психологическое самочувствие полностью определяется отношением к ним объекта привязанности¹. Собственное благополучие и счастье субъективно связываются с возможностью получить — заботу, внимание, материальную обеспеченность: “муж должен заботиться о ней и детях, тогда у нее всегда было бы много положительных эмоций. Отсутствие этого ее угнетает, иногда делает необыкновенно злобной, в общении с мужчинами привлекает материальная поддержка, защита от невзгод”. Позитивное самоотношение как бы “подпитывается” реальным и ожидаемым отношением Другого, рассматриваемого исключительно в качестве “эмоционального донора”. От того, в какой мере Другой выполняет эту функцию, зависит и переживание собственной самоценности или ее полное крушение (“поиграют с тобой и бросят, как ненужную игрушку”).

Заметим, что отношения между беспомощным, малосильным “подпитываемым Я” и “подпитывающим Другим” достаточно амбивалентны: Я полностью зависимо от удовлетворяющего все его потребности Другого (“мечтает о муже, который делал бы все в соответствии с ее изменчивыми желаниями”) и в то же время испытывает скрытую враждебность, страх “отвержения”, “предательства”, “равнодушия”. Оценка и восприятие Другого как “хорошего” или “плохого” полностью определяется тем, в какой мере Другой способен выступать в качестве “объекта” привязанности-зависимости. Враждебность в адрес Другого имеет своим источником не только страх потери объекта любви, но и тот аспект зависимости, из-за которого Я не чувствует себя хозяином своей судьбы, а лишь игрушкой в руках Другого, суживающего и ограничивающего возможность самостоятельной и стабильной организации жизни.

В качестве приемов совладения с враждебностью, как бы и неуместной в отношении Другого, держащего в своих руках благополучие и ценность Я, используется несколько защитных тактик. Все они представляют собой чисто внутренние действия, цель которых состоит в искажении в субъективно-выгодном свете образа Другого, на фоне чего в более позитивную сторону сдвигается образ Я. Подобная тактика реализуется путем субъективного усиления непохожести Я и не-Я вплоть до их поляризации: аморфный Я, “сам не знающий, чего хочет” — целеустремленный и прагматичный не-Я (“желающий многое узнать, увидеть”); “неустроенный”, “невезучий”, “болезненный” Я — “баловень судьбы”, “удачливый” и “необремененный тяготами быта” не-Я; неудовлетворенный, занятый поиском и “приобретением” любви Я — “купающийся в достатке и довольстве” не-Я. Результатом подобных защитных “маневров” становится оправдывающая враждебность Я субъективная дискредитация позиции не-Я. Поляризация и дистанцирование используются также в целях усиления в восприятии собственной слабости и беспомощности. Здесь берет начало тактика, условно названная аутоинфантилизацией и аутоинвалидацией — по аналогии с приемами родительской мистификации самосознания ребенка (Соколова Е.Т., Чеснова И.Г., 1986; Соколова Е.Т., 1989). В сравнении со сверхуспешным, “достойным” любви и уважения не-Я ничего не остается, как занять позицию слабого и беспомощного Ребенка, испытывающего зависть и восхищение по отношению к могущественному Родителю, и смиренно ожидать его покровительства. За достигаемую в такой позиции безопасность приходится платить полным отказом от самостоятельности, послушанием и беспрекословным подчинением всем требованиям, командам и “тычкам” со стороны сурового, но заботливого Родителя. Рядом авторов сходная динамика самопознания описывалась в терминах взаимоотношений между Эго и Супер-эго (Левенстейн Р., Моллон П., Ламп-де-Гроот Дж., Сандлер Дж., Шектер Д. и другие), в терминах самокоманд или автоматических мыслей (Бек А.), ловушек и маневров (Берн Э., Райл А.). Укажем еще на один Маневр, обеспечивающий сохранение позитивного самоотношения и совершаемый с помощью сверхидеализации не-Я: раз цель (потенциальное самоизменение) столь грандиозна, вряд ли стоит настраиваться на успех, по крайней мере в обозримом будущем.

Происхождение защитных тактик связано с неизжитыми психотравмами раннего детства: материнской депривацией, а на более поздних этапах — стремлением матери сохранить симбиотическую связь с ребенком вопреки процессам психологического рождения и индивидуализации Я. По своему психологическому смыслу выделенный комплекс защитных тактик является интрапсихическим вариантом генерализованного стиля “эмоциональной подпитки”, кроме внутренних действий включающего также и соответствующие стереотипы поведения. В случае их совместного действия риск дезадаптации резко усиливается из-за слабости и неэффективности механизмов рационального контроля и опосредования эмоциональных переживаний.

Следует отметить, что описываемый здесь конфликт в структуре самосознания, на наш взгляд, не сводится к известным феноменам, в основе которых — несовместимость личностных притязаний и возможностей (Вольперт И.Е., Карвасарский Б.Д., Мясищев В.Н. и др.). Парадоксальность субъективной логики самосознания в данном случае обрекает личность на принципиальную неразрешимость внутреннего конфликта между одинаково нереализуемыми тенденциями в привязанности и автономии. “Выбор” самоидентичности производится между “хорошим”, любящим и любимым, но слабым и неэффективным Я и не-Я — “плохим” (лишенным любви), но могущественным. Идентификация с “хорошей” частью своего Я означает в то же время и поражение (неэффективность, слабость и зависимость); идентификация же с могущественной — независимость без привязанности. Принципиальная неразрешимость подобной дилеммы ведет к переживанию состояния тотальной потери Я, “пустоты”, “ничто” (Лакан Ж., Грин А.). Ужас подобного состояния, близкого к безумию, сопоставим с абсолютно невозможным нахождением между жизнью и смертью, когда “правда — ложь, да — нет, смерть — жизнь” мыслится как неделимое целое. Это целое не может вступать ни в какие комбинации; оно недиалектично, поскольку антитеза не подразумевает здесь никакого третьего элемента; это не какая-то двуличная сущность, а единый и небывалый элемент². Защитой от грозящего безумия и становится расщепление самосознания, поскольку ложная дилемма соединила равно субъективно невыносимое: выбор между удушающей привязанностью и одинокой независимостью. Подобную структуру самосознания нам удалось выявить в подростковом возрасте и, как было описано в предыдущих главах — описать те способы интрапсихической защиты, которые развивает подросток в ответ на психологическое насилие родителей (см. главу II 1.3.3).

¹ Описываемый здесь тип самоотношения удивительно походит на феномен “эхо-самооценки”, типичной для детского и раннеподросткового возраста, что позволяет рассматривать его как симптом незрелости, дефицитарности Я (Соколова Е.Т., 1989; Соколова Е.Т., Чеснова И.Г., 1986).

² Барт Р. 1989. С.454.

Индивидуально-типологические стили – предыдущая | следующая – Стиль самоприукрашивания

Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях