Изучение личностных особенностей и самосознания при пограничных личностных расстройствах (продолжение)

Соматизация. В телесном языке ребенка мы выделим несколько взаимосвязанных, но тем не менее, различающихся функций. Первая состоит, с точки зрения психоанализа, в канализации психической энергии бессознательного внутриличностного конфликта в русло телесности путем конверсии на орган. Смысл конверсионных симптомов, как правило, универсален и легко считывается терапевтом с языка. Так, работая с пациенткой И., страдающей от измены мужа и полной зависимости от него, мы старались усилить, вернуть живость и полнозвучность едва слышимому, слабому голосу пациентки — буквально; на метакоммуникативном же уровне решалась проблема “собственного голоса”, т.е. самостоятельности, уверенности, силы, чтобы справиться с кризисной ситуацией. Телесно-ориентированные методы психотерапии позволяли идти в обход сверхрационализации пациентки, возрождать ее способность к чувственно-витальному восприятию Я.

Вторая функция телесного языка вытекает из первичности, “натуральности” телесности в понимании Л.С.Выготским этого термина как организмического уровня самосознания (Соколова Е.Т., 1991). По наблюдениям Е.М.Вроно, детский вариант депрессии с суицидальными попытками (6-12 лет), отличается сильно выраженным соматическим компонентом в виде различных жалоб на общее недомогание, усталость, отсутствие аппетита, нарушение сна; дети становились малоподвижными, апатичными. Таким образом, клиника детских атипичных, по преимуществу маскированных и соматизированных, депрессий косвенно подтверждает наше предположение, что в силу недоразвитости рефлексивных структур самосознания в этом возрасте, дефицитарные состояния Я переживаются по преимуществу и исключительно телесно; пример тому — известный феномен повышенной “болезненности” детей в психологически неблагополучных семьях.

Третья функция телесного языка, тесно связанная с двумя первыми, состоит в попытке до-вербальной коммуникации, контакта с Другим, когда сообщение иначе, как на языке телесных симптомов, не может быть передано — слов нет. Опыт психотерапевтической работы говорит, что наиболее часто телесный язык используется в этой своей функции, когда причиной пережитой психотравмы является физическое насилие, инце-стуозные посягательства, в частности. Следует иметь в виду также, что в раннем детском возрасте вербальные способности ребенка и лексический запас в какой-то мере ограничены и не приспособлены еще для осознанного переживания жизненного опыта подобного рода.

И, наконец, четвертая функция соматизации состоит в ретрофлексии (обращении на себя) насильственного контакта с реальностью, своим вторжением нарушающего контактную границу Я — Другой. Соматизация становится симптомом-следствием ранения Другим, душевной или телесной травмы.

Возникает ряд вопросов: как дешифровать соматизацию, каким образом выявить ее смыслы, в каких случаях соматизацию можно трактовать как детскую реакцию на насилие и т.д.

Вообще говоря, телесный симптом содержит и “скрывает” в себе множество индивидуальных смыслов, открываемых и осознаваемых в ходе психотерапевтической работы благодаря диалогически-вопрошающей позиции терапевта — “А как это для Тебя?”. Так, рвота пациентки М., случай которой будет представлен далее, имела для нее генерализованный смысл протеста против психологического и физического насилия, ясное “нет”, на другом языке и адресно до лечения невыговариваемое.

Наряду с индивидуальными смыслами, телесная экспрессия сохраняет и архетипические значения, обнаруживаемые, в частности, с помощью проективных методов. Согласно нашим экспериментальным исследованиям, расколотая структура образа Я у больных нервной анорексией позволяет уверенно говорить о нарушении процесса коммуникации со значимыми другими, вследствие чего “послание”, обращенное Другому, меняет своего адресата. Обращенные близким, но фрустрирован ные потребности в защите, эмоциональной подпитке и пр., результируют в структуру ослабленного, истощенного Я, в то время как защитно-сформированное грандиозное Я демонстрирует черты перфекционизма, будучи в свою очередь интериоризацией жестко навязываемых родительских посланий, стандартов и “сценариев” (Подробнее об этом см. раздел П. 1.7.2 настоящего текста, также статью совм. с А.Н.Дорожевцом в кн.: Телесность: междисциплинарные исследования. М., 1991. С.67-70). Таким образом, и так называемые пищевые нарушения мы склонны рассматривать как следствие насилия в широком смысле слова. Добавим также, что использование в качестве симптомообразующего “детского” “прото-языка” (С.Шаш) поглощения-отвержения пищи еще раз подтверждает исходный тезис о повышенной виктимности пограничной личностной структуры вследствие сверхзависимости и низкого уровня дифференциации подструктур Я. Границы образа телесного Я не справляются со своими функциями “барьера”, поскольку обладают высокой “проницаемостью” (С.Фишер и С.Кливленд), а следовательно, образ Я оказывается незащищенным, открытым любым вторжениям извне. Принимаются-поглощаются (интроецируются, по Перлсу) даже те воздействия, которые представляют угрозу психологической и телесной целостности Я, вредоносны или наносят ущерб. Соматизация становится своего рода сигналом бедствия, катастрофической реакцией организмического уровня сознания на непереносимость травмы. Использование “аварийного” языка соматизаций свидетельствует о расщеплении структуры образа Я. Функцию репрезентации Я берет на себя почти исключительно телесный пласт сознания, изолированный от вербальных и осознаваемых средств означивания. Перефразируя Фрейда, можно сказать, что ребенок знает, что у него болит, но он не знает, что у него болит.

Погруженный в хаос тягостных чувственных переживаний, не обладая достаточно развитым категориальным аппаратом их опосредования, ребенок испытывает острую нужду в Другом. Выступая в качестве принимающего Другого, психотерапевт должен: не бояться разделить и пережить вместе травматичный эмоционально-чувственный опыт; помочь “обжить” его на языке образов действий, символов; обладать мужеством и честностью, чтобы поддержать пациента в поиске точных слов для называния вещей своими именами; позволить выразить гнев, горечь, обиду, стыд и адресовать их; разделить боль утраты, оплакать потерю; простить и принять прошлое, каким оно действительно было, и настоящее — какое оно есть. В успешной психотерапевтической работе достигается интеграция живого непосредственно-чувственного переживания здесь-и-те-перь-действительности с ее представленностью на языке значений и смыслов.

Ритуалы – предыдущая | следующая – Символизация

Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях

Консультация психолога при детско-родительских проблемах