Д. Кристал [Crystal 1971] совершенно прав, когда говорит, что мы не «должны считать, будто ребенок рождается с копией „аспектов теории синтаксиса в голове”». Мы полностью согласны с И. Ачисоном [Aitchison 1976] в том, что утверждение Н. Хомского относительно наличия у детей особого механизма овладения языком «не основано на результатах исследований». Факты, получаемые в результате как специальных исследований, так и простого наблюдения, полностью согласуются с выводом X. Калмуса: «Ребенок не просто „личинка” и не ученик, обучающийся быть взрослым, он —целостная социальная личность» [Kalmus 1973].
Одно из убедительных опровержений идеи врожденных знаний состоит в установлении творческого характера процесса усвоения родного языка. Последнее обстоятельство достаточно .широко наблюдается и просто фиксируется, так что не требует особых доказательств. Вместе с тем представляет особый интерес психолингвистический анализ данного процесса, поскольку только такой анализ может дать нам материал о «внутренних», интимных сторонах процесса овладения языком как системой средств речевой деятельности.
Вслед за А. А. Леонтьевым [1974] мы считаем, что ребенок не «прилаживает» готовые, заимствованные речевые образцы к предметам и фактам действительности, а производит выбор тех средств, которые удовлетворяли бы ситуации общения. Однако прежде, чем произвести выбор, необходимо «присвоить» некоторый запас средств. В этом-то «присвоении» состоят и главное творческое начало, и суть развития.
У истоков «присвоения» находится ориентировочная деятельность ребенка в мире звучащей речи. Эта ориентировочная деятельность приводит к целому ряду следствий, из которых главное— формирование языковых обобщений. В цепи «ориентировка— формирование обобщений» мы опускаем целый ряд звеньев или этапов, поскольку они в данном контексте несущественны. Существенным является то, что действия ребенка в сфере звучащей речи такие же, как и в предметной действительности [Эльконин 1958].
«Исходный материал», имеющийся в распоряжении ребенка, Н. Хомский считает «бедным и неправильным», и поэтому речь взрослых, окружающих ребенка, якобы не влияет на его речевое развитие. Однако это положение никак не аргументируется. Развитие данного положения последователями Н. Хомского приводит к выводу о том, что в коммуникации между ребенком и близкими ему людьми речь последних проще обычной и что это упрощение с увеличением возраста ребенка исчезает. При этом «простота» проявляется в таких языковых и коммуникативных явлениях, как краткость предложений, отсутствие подчиненных предложений, семантические и фонологические упрощения [Snow 1977].
Однако имеются данные, показывающие, что влияние речи коммуникантов на речевое развитие ребенка велико. Д. Макнейл но этому поводу пишет, что «часто родители имитируют детей и при этом расширяют “детское предложение” так, что оно превращается в полное (английское) предложение. На высказывание ребенка doggie bite «собачка кусать» взрослый может отреагировать фразой Yes, he is biting «Да, она кусается», добавляя при этом вспомогательный глагол is и окончание -ing. Причем оба добавления делаются в контексте детской речи» [McNeil 1968]. Д. Макнейл далее приводит данные Р. Брауна о том, что родители таким образом «расширяют», корректируют около 30% высказываний двухлетних детей. Положение, что «бедный и неправильный» исходный материал на основе врожденных знаний исключительно быстро развивается и переходит в развитую речевую систему, можно считать опровергнутым. Вместе с тем вывод Д. Макнейла о том, что «за период чуть больший, чем два года, дети полностью овладевают знанием грамматической системы английского языка», противоречит истинному положению вещей. Как справедливо отмечает Н. Хомский, «грамматика пятилетнего ребенка отличается во многих существенных отношениях от грамматики взрослого… и постепенное исчезновение этих различий может наблюдаться в течение последующих 4 или 5 лет развития» [Chomsky, 1969]. Так же аргументированно возражают против положения о том, что врожденные знания являются основой «быстрого усвоения» языка, X. Путнам и М. Холидей [Halliday, 1975].
Одним из основных аргументов в пользу существования врожденных структур Н. Хомский считает факт интерпретации двусмысленных предложений, и в этом проявляется игнорирование им социальных факторов (в частности, контекста). Вне контекста, вне конкретных условий общения предложения типа Посещения родственников утомительны (1. «Когда Вы посещаете родственников, это утомительно»; 2. «Когда Вас посещают родственники, это утомительно») действительно кажутся странными, однако предложения обычно звучат в контексте, и, как показывают исследования, слушающий, владея системой языка и каким-то набором «фоновых» знаний, не путает двух значений.
Мы не можем отрицать роли опыта в понимании таких предложений детьми. Однако Н. Хомский считает, что роль опыта очень невелика. Действительно, раз основные принципы даны от рождения, то опыт мало что значит. Если мы вспомним, что Н. Хомский отвергает и значение тренировки, упражнения, то «подвиг» ребенка станет еще более удивительным.
Тот критический анализ концепции Н. Хомского, который мы здесь проводим, был бы неполным, если бы мы не стремились показать, какие выводы могут последовать из этого анализа.
Языковое развитие – предыдущая | следующая – Теория врожденных идей