А поскольку неосознаваемая психическая деятельность неизбежным образом входит, более или менее скрыто, в функциональную структуру любой психосоматической связи, становится очевидным, насколько велика роль бессознательного в клинике и насколько необходимым является не только понимание реальности этого факта, но и определение конкретных форм и путей вмешательства бессознательного в формирование психосоматических синдромов. Мы хотели бы высказать теперь несколько соображений по поводу именно этой наиболее в практическом отношении важной стороны дела.

Когда во второй половине XIX века, в эпоху еще первых, преимущественно французских работ, посвященных анализу явлений гипноза и истерии, возник вопрос не просто о реальности соматических сдвигов, вызываемых психическими воздействиями, а о возможности непосредственного отражения в клиническом синдроме психологического содержания спровоцировавшего его эмоционального конфликта, стало ясным, что без введения новых понятий, без существенного расширения категориального аппарата неврологии и медицинской психологии разобраться в этой неожиданно обрисовавшейся проблеме вряд ли удастся. Особенно в подобных новых понятиях нуждалась создававшаяся в те годы теория истерии. А несколько позже эта же задача необходимости объяснить проявляющиеся нередко связи между формой синдромов и содержанием конфликтов возникла и перед Фрейдом. В этих условиях происходит формирование целого ряда новых теоретических представлений, новых клинико-психологических категорий, на долгие годы наложивших отпечаток на врачебную и психологическую мысль Запада. Мы имеем в виду постепенное упрочение таких представлений, как “понятная связь” (между эмоцией и синдромом) “символика” вегетативных реакций, “язык тела”, “конверсия на орган” и т. п.

Психоанализом эти представления, особенно идея выражения на “языке тела” того, что вытеснено из области осознаваемого и не может быть реализовано в поведении, были, как это хорошо известно, положены в основу всего понимания отношений между душевной жизнью и болезнью. А западной психосоматической медициной психоаналитическая концепция “символической конверсии на орган” была принята, расширительно истолкована и превращена в принцип, на основе которого объяснялся патогенез не только истерических расстройств (как это имело место в первых работах Фрейда), но и многих нарушений более грубой, органической модальности. Так логическая простота концепции (“синдром – это лишь символ вытесненного”) придала последней широкую популярность и огромную силу убеждения, влияние которого проявляется в разных формах поныне.

В советской теоретической медицине сложился в это же приблизительно время существенно иной подход к проблеме психосоматической связи. То, что в клинике истерии действительно можно наблюдать состояния, при которых между характером нарушения (формой синдрома) и конкретным психологическим содержанием предшествующих переживаний больного обрисовывается определенная логическая, “понятная” связь, не вызывает, конечно, никаких сомнений. В этих условиях соматическое или вегетативное расстройство действительно может приобретать, внешне, “символический” характер (парез, например, ноги при осознаваемом или неосознаваемом нежелании истерика куда-то идти и т. п.). Но вытекает ли отсюда, что психофизиологический механизм, реализующий подобные расстройства, это – изначально существующая тенденция к символическому изображению того, что “вытеснено” в бессознательное, тенденция к картинному выражению неосознаваемого мотива на самостоятельно работающем “языке тела”? Не имеем ли мы здесь дело в действительности с совсем иными, уже давно нам хорошо знакомыми, психофизиологическими процессами, создающими благодаря особому стечению обстоятельств лишь своеобразную имитацию символики?

Хорошо известно, что именно так был поставлен вопрос в знаменитом споре двух гигантов мысли И. П. Павлова и П. Жане о патогенезе истерии. И мы позволим себе напомнить, словами Павлова альтернативу конверсионного толкования: “Истерика можно и должно представлять себе даже при обыкновенных условиях жизни хронически загипнотизированным в известной степени… Тормозные симптомы могут возникнуть у истерика-гипнотика путем внушения и самовнушения… Всякое представление о тормозном эффекте из боязни ли, из интереса или выгоды (курсив наш. – Редколл.)… в силу эмоциональности истерика совершенно так же, как в гипнозе слово гипнотизера вызовет и зафиксирует эти симптомы на продолжительное время… Это случай роковых физиологических отношений” [2].

Этими словами Павлов дает понять, как могут возникать, при наличии определенных (“дроковых”) отношений, самые причудливые эффекты псевдосимволизации вытесненного, самые неожиданные “понятные” клинико-психологические связи. Определяться же эти отношения и связи будут не изначально существующим, не самостоятельно действующим, не независящим ни от чего другого законом символического выражения телом того, что вытеснено, а всего лишь довольно банальными аутогипнотическими механизмами.

 

 

сознание – предыдущая | следующая – специфичность

Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том II

консультация психолога детям, подросткам, взрослым