Уже Фрейд (1923а) обращал внимание на значение упомянутого выше болевого опыта для развития и дифференцировки картины тела. Он утвержда­ет: «Способ приобретения новых знаний о своих органах при болезненных состояниях помогает понять, как вообще формируется представление о собственном теле».

Шильдер изучал аспект психологии Я, касающийся болевого восприя­тия. Он указывает на то, что болезненный орган становится объектом само­наблюдения, «переходя тем самым из сферы собственного переживания в сферу восприятия». Эта динамика, с его точки зрения, представляет собой реакцию на чрезмерно нарциссическую загруженность болезненного органа либидо, провоцирующую «тенденции вытеснения» со стороны идеального Я или Сверх- Я. «Эти тенденции пытаются вытеснить орган из собственного тела» с тем результатом, что «эти органы при сохранении самонаблюдения приближают­ся к внешнему миру» (Schilder. 1925).

Концепция схемы тела Шильдера примечательна и потому, что он идет значительно дальше Фрейда в подходе к психологии Я и подвергает существен­ной критике его объяснение первичного нарциссизма с позиций психологии инстинктов. Он утверждает: «Для первичного нарциссизма следует предполо­жить, что Я что-то ощущает и радуется этому ощущению». Однако это Я он представляет в тесной связи с организмом и окружающей средой. Он подчерки­вает, что «понятие ощущения… должно рассматриваться в теснейшей связи с организмом», и утверждает, что «понятие организма предполагает наличие кор­релирующего понятия окружающего мира. Без последнего он практически не имеет смысла». Поэтому переживание боли имеет для него значение прежде всего относительно изменений, происходящих в отношениях между организ­мом и окружающей средой, между тем, что внутри, и тем, что снаружи. Эти изменения проявляются со своей стороны в перемещении психической систе­мы в обозначенном им «круге Я», в особенности в том, что касается отношений интроецированных внутренних объектов «идеального Я» к «инстинктивному Я» личности. При этом он подчеркивает, что Я должно пониматься нe как стати­ческая формация, а как носящая динамически-процессуальный характер. «Мож­но сказать, что Я находится в состоянии постоянного распада и восстановле­ния». Это относится и к ядру Я, бессознательной схеме тела, которому посвяще­на главная книга Шильдера, «The image and appearance of the human body».

Схема тела исследуется здесь как биологическая, психологическая и со­циальная конструкция. Она предстает как динамически-историческая форма­ция, складывающаяся из осязательных, зрительных, тепловых и болевых ощу­щений, а также импульсов со стороны вестибулярного аппарата, скелетной мускулатуры и внутренних органов. Существует тесная связь с инстинктив­ными потребностями, а также с межличностным опытом в социальной сфере. Поэтому нарушения схемы тела проявляются и в нарушениях отношений индивидуума с самим собой, с другими лицами и окружающим миром в целом. На основе этой концепции Шильдер понимает социальные отношения в це­лом как отношения между картинами тела.

Шильдер представляет собой диаметральную противоположность Фрейда относительно инстинктивно-психологического обьяснения жизненных процес­сов. С его точки зрения, инстинктивные потребности должны рассматриваться не только как стремление изолированной психосоматической системы к состоянию покоя в смысле удовлетворения, свободного от напряжения. Он подчеркивает, что инстинкт стремится не только к снятию напряжения, но и «к объекту, приносящему расслабление». Это «постоянное стремление совла­дать с реальностью» он считает прежде всего конструктивным. «Мне чуждо учение Фрейда об инстинкте смерти и навязчивом повторении невротическо­го поведения (как проявлении Инстинкта смерти. – Г. А.). В качестве инстинк­тов Я мне видны лишь те тенденции к захвату, удержанию и овладению, кото­рые следуют общим закономерностям инстинктов – стремиться к объекту и оживляться новым пылом к новым объектам» (Schilder, 1925).

Таким образом, и у Шильдера, в котором Рапапорт видел наиболее ин­формированного и интересного после Фрейда психоаналитика (цит. по Stierlin, 1973), мы обнаруживаем глубокую ревизию классического учения о неврозах в смысле систематического функционализирования психических инстанций. Она является результатом расширения психоанализа на нейрофизиологичес­кое исследование и пограничные области психиатрии, к которым позднее до­бавилась еще одна, становившаяся для Шильдера все более важной, область – развитие в раннем детстве. Мой многолетний сотрудник М. С. Эль-Сафти (1973) указал на тесную связь работ Шильдера с концепциями, разработанны­ми мной и моими сотрудниками.

Сам Шильдер, который в своей ранней работе (1925) приводит органи­ческую симптоматику актуального невроза, а именно при ипохондрии и не­врастении, в качестве примера изменения схемы тела, посвятил этим расстрой­ствам более позднюю работу (Schilder, 1931). В своей ранней работе он пред­полагал, что «изменения собственно схемы тела», предшествующие «ипохон­дрическим ощущениям и обусловливающие их форму… конечно, происходят психическим путем». Он утверждает: «Можно легко доказать, что у неврастеников меняются те части схемы тела, символическое значение которых связа­но с актуальным конфликтом». Позднее (Schilder, 1931) он указывает, что при неврастении ранние фиксации развития инстинкта препятствуют достижению эдипальных ступеней развития и вызывают нарушения формирования схемы тела, в основе которых лежит регрессивная реактивация органической симп­томатики.

Вольфганг Лоч (1959), из информативной работы которого «Вегетодистония, неврастения и проблема выбора симптомов» я привожу эту ссылку, зак­лючает: «Наш собственный опыт не позволяет нам занять окончательную по­зицию по этому вопросу. В теории развития мы в особенности знаем о фазе, в которой нервная система играет доминирующую роль в психобиологическом и психосоциальном отношении». Лишь открытие и изучение такой фазы пси­хосоматического и психосоциального развития сделали возможным ответить на вопрос об «особых онтогенетических местах фиксации» при психосомати­ческих заболеваниях.

Тем самым затрагивается вопрос о связи психического развития и его нарушений с переживанием тела, который, с моей точки зрения, представляет собой центральную проблему психосоматического исследования. Важным вкладом в изучение его мы обязаны Максу Шуру (1950, 1953, 1955). который на основе интенсивных исследований психодинамики кожных заболеваний выдвинул общую психосоматическую концепцию, вводящую психосоматичес­кие заболевания в контекст развития Я и понимающую их как специфическую форму нарушений базисных функций Я.

Симптоматическое поведение – предыдущая | следующая – Психосоматический симптом как результат ресоматизации функций Я

Психосоматическая терапия. Оглавление