“Когда я что-нибудь писал, сны… всегда имели для меня существенное значение, – утверждает Грин. – Так замысел романа “Это поле боя” возник во сне, а роман, над которым я работаю сегодня (Речь идет здесь о книге “Почетный консул”, вышедшей в 1974 году), – тоже родился во сне. Иногда я настолько сливаюсь с тем или другим персонажем, что его сон становится моим. Так получилось, когда я писал “Ценой потери”. Символы, воспоминания, ассоциации этого сна настолько ясно связаны были с моим персонажем Керри, что наутро я смог вписать этот сон в мой роман, не произведя никаких изменений. А там он латал прорыв в повествовании, который мне долго не удавалось чем-то заполнить. Я убежден в том, что и другие авторы получали подобного рода помощь от подсознания” [13, XI-XII].

Грин, таким образом, хорошо понимает значение бессознательного психического в процессе своей работы, но идет дальше и раскрывает технику своего обращения к живущему в сфере неосознанного психического: “Бессознательное неизменно помогает нам в нашей работе. Это слуга, которого мы держим в подполье, рассчитывая на его помощь. Когда возникает препятствие, которое кажется непреодолимым, я перечитываю, ложась спать, написанное в течение дня и предоставляю своему слуге работать на меня. Проснувшись, я ощущаю, что затруднение устранено: решение вопроса готово и кажется мне очевидным. Вполне вероятно, что оно явилось мне во сне, который я мог забыть” (Следует заметить, что за последнее время и у нас и на Западе вышли работы, обстоятельно подводящие итог тому, что сделано по изучению природы сна. Грин с этой литературой хорошо знаком).

Читателя, сколько-нибудь знакомого сегодня с законами, управляющими сознанием и бессознательным психическим, слова Грина не могут, конечно, удивить. Уже в старой психологической литературе было описано множество фактов, когда ученые находили во сне решение труднейших проблем. Столь же известна роль интуиции и подсознания в творческом процессе.

3. С точки зрения раскрытия нового в художественном постижении психических состояний людей, притом как их сознания так и бессознательного психического, большой интерес, на мой взгляд, представляет творчество Маргариты Дюра. Новое художественное постижение особенностей душевной жизни чрезвычайно ярко звучит в пьесе-фильме Дюра “India Song”, написанной автором по просьбе Питера Брука – английского режиссера и директора Национального английского театра.

До известной степени сюжет пьесы может напомнить роман того же автора “Вице-консул”, но сама Дюра утверждает ее связи с “Женщиной Ганга”, где впервые были использованы ею новые формы раскрытия внутреннего мира человека. Главное здесь, пишет автор в пояснительной записке к пьесе, это применение новых средств художественного исследования… через голоса людей, в действии не участвующих (les voix exterieures au recit d’India Song, p. 10).

“India Song” – это пьеса экспериментальная. Здесь большую роль играют импрессионистические приемы письма – цвета, звуки, меняющаяся игра света, целая гамма выразительных жестов. Все вместе создает гнетущую атмосферу безнадежности, мрачной и безысходной. Но стиль Дюра, какие бы средства она не заимствовала у своих предшественников, глубоко индивидуален, а содержание пьесы намного сложнее того, что лежит на поверхности.

При первом чтении “Индиа сонг” воспринимается как произведение камерное, ограниченное узко интимной темой. В самом деле – пьеса представляет из себя обсуждение и воссоздание несколькими лицами (четырьмя “Голосами”) истории одной любви, возникшей много лет назад (в 30-х годах XX века) в Индии и закончившейся трагически. История любви, внезапно вспыхнувшей между англичанином Майклом Ричардсоном и женой французского посла в Индии Анной-Марией Штреттер, стоит в центре внимания вспоминающих о ней лиц.

Можно было бы найти в пьесе что-то от прозы В. Вульф, глубоко внимательной к деталям чувств и мелькающим импульсам, подсказанным подсознанием, но пьеса Дюра отнюдь не оторвана от жизни, как романы Вульф. Трагизм той любви, которая вспыхнула между двумя европейцами и оборвалась трагической гибелью одного из любящих, – реплика на другую – большую – трагедию целого народа, которая как бы мимоходом, но с неменьшей силой намечена в подтексте, непрерывно захлестывающем текст.

Вчитываясь в текст и перечитывая его (благодаря лаконизму авторского стиля многое существенное при первом чтении может ускользнуть от читателя), приходишь к убеждению, что имеешь дело с двумя планами и что то, о чем говорят Голоса, невидимые зрителю, но в своих репликах воссоздающие картину прошлого, нерасторжимо связано с “фоном”, на котором эта любовная история развертывается.

В пьесе нет действия, но в ее сценарии намечены картины, без которых непонятно то, о чем свидетельствуют Голоса. Голод, нечеловеческие страдания тысяч людей. Прокаженные и нищие, умирающие от голода и болезней прямо на улице, на глазах обеспеченных европейцев… Непереносимая жара и не менее невыносимая сырость в пору муссонов. Воздух, пропитанный миазмами страшной заразы… По ночам зарево от печей крематориев, сжигающих трупы умерших в течение дня. Эта жара и эти дожди, эти нищие и эти прокаженные, их стоны и вопли заставляют бредить, а порой и сходить с ума даже тех, кто к этим страданиям, как будто, непричастен и кто отгорожен от них в комфортабельных резиденциях “для белых”, резиденциях европейцев. И мало кто из этих европейцев долго выдерживает нервное напряжение, создаваемое страшными контрастами.

“Фон”, на котором развертываются события, воссоздаваемые Голосами (две женщины, а позже двое мужчин – Голоса 1-й и 2-й и Голоса 3-й и 4-й), сначала воспринимается как самостоятельная тема, но постепенно сливается с главным действием, хотя, где главное и где второстепенное, определить поначалу далеко не легко.

 

 

А.Е. Шерозия – предыдущая | следующая – С. Хилл

Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том II

консультация психолога детям, подросткам, взрослым