НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, Москва

1. Тема катарсиса (греч. – очищение) уходит в глубь веков и может быть найдена в мировоззренческих системах различных времен и культур. Тем не менее, приступая к ее рассмотрению применительно к психологии искусства, мы не можем и не склонны дать определение своему “предмету исследования”. Известен фрагмент “Поэтики” Аристотеля о катарсисе трагедии: “Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, (подражание) при помощи речи, в каждой из частей различно украшенной; посредством действия, а не рассказа, совершающее путем сострадания и страха очищение подобных аффектов” [4, 1496-в]. При всей своей емкости этот фрагмент не может послужить нам для формулировки определения катарсиса уже потому, что нельзя при этом обойти его многочисленные толкования [3], – тему обширную и самостоятельную, свидетельствующую о чрезвычайной трудности и, может быть, бесплодности исходных определений столь сложного явления.

Л. С. Выготский таким образом разрешил эту трудность определения понятия “катарсис”: “…несмотря на неопределенность его содержания и несмотря на явный отказ от попытки уяснить себе его значение в аристотелевском тексте, мы все же полагаем, что никакой другой термин пз употреблявшихся до сих пор в психологии не выражает с такой полнотой и ясностью того центрального для эстетической реакции факта, что мучительные и неприятные аффекты подвергаются некоторому (разряду, уничтожению, превращаются в противоположные и что эстетическая реакция как таковая сводится к такому катарсису, то есть к сложному превращению чувств” [5, 271].

Мы разделяем эту позицию опять-таки не как определение, а как постановку проблемы и указание на область явлений, обозначаемых словом “катарсис”. Добавим лишь, что, хотя эстетическая реакция может рассматриваться как оптимальная “модель” для психологического изучения катарсиса, область последнего много шире; она распространяется, в частности, на психологию воспитания и психотерапию.

В наше время наиболее распространена психоаналитическая концепция катарсиса. Исходным для нее послужил феномен И. Брейера (1880-1882): больная истерией излечилась от психосоматических симптомов путем воспоминаний в гипнозе о неотреагированных переживаниях у постели умирающего отца. Этот метод Брейер назвал катартическим. З. Фрейд интерпретировал подобного рода явления в рамках своей теории. Основное переживание, неизбежно подлежащее “вытеснению”, он увидел в иифатильном сексуальном влечении дочери к отцу и сына к матери: “Миф о царе Эдипе, который убивает своего отца и женится на своей матери, представляет собою мало измененное проявление инфантильного желания” [8, 56].

Для Фрейда миф об Эдипе был не просто метафорой для обозначения инцестуозного комплекса. Обращение к авторитету греческого мифа объясняется стремлением найти вечную, универсальную истину о человеке, коренящуюся в архаической целостности мифологического сознания. Поэтому трагедия Софокла “Эдип-царь” может послужить нам одновременно и для обсуждения фрейдовской интерпретации мифа об Эдипе как выражения психоаналитической концепции личности, и для рассмотрения психологической проблемы катарсиса как осознания (см. также А. Е. Шерозия [11]).

Мы будем опираться далее в своем анализе на основательное и глубокое исследование мифа об Эдипе, выполненное С. С. Аверинцевым [1].

2. “Эдип-царь” – трагедия осознанной вины. “Судьба Эдипа слагается из двух моментов: бессознательно совершенного преступления и сознательно принятого наказания” [1, 91]. Все действие трагедии направлено к кульминации осознания. Этот процесс сопровождается упорным нежеланием признать свою вину (Фрейд сказал бы: “сопротивлением”), гневным обвинением своих обвинителей (как бы “проекцией” своей вины на них), стремлением изгнать, уничтожить обвинителей. Как изгнание голоса собственной совести звучат слова Эдипа, брошенные мудрецу Тиресию, сказавшему царю о его вине: “Эдип (бешено): Невыносима клевета такая! Сгинь, дерзкий волхв! Скорей уйди отсюда к себе обратно и оставь мой дом”.

Таков же смысл возгласа Иокасты у последней черты саморазоблачения Эдипа: “О будь навеки тайной для себя!”.

Обличения Тиресия не доходят до сознания Эдипа. Как говорит одна из ремарок, “правда проходит мимо”. В психологической тонкости подобных наблюдений следует отдать должное не только Софоклу, но и Фрейду.

Однако Эдип Софокла озабочен не осознанием своих вытесненных постыдных влечений (преступление уже совершено, хотя он еще не знает этого): царь Эдип ищет причину страданий своего народа, которые, как вещает оракул, коренятся в нравственном преступлении – убийстве его предшественника – царя Лая. Будучи сам этим убийцей, но не зная этого, а также того, что убитый им в случайной драке путник – его отец, Эдип ищет виновников вовне, во имя избавления народа. Искупление Эдипом своей вины – залог спасения всех. Послы народа идут к нему co словами: “Найди спасенья путь”. И Эдип ищет, но в ложном направлении: не в себе, а в других.

Трагедия развивается в двух планах: с одной стороны, внешний план ложных поисков Эдипа вовне, а с другой – внутренний смысловой план – процесс выявления истинной причины происходящего – вины самого Эдипа. Чем сильнее его стремление и кажущееся приближение к нахождению виновников, тем ближе он к саморазоблачению. Тот момент, когда Иокаста думает окончательно погасить его надвигающиеся сомнения в своей невиновности (“Не верь гаданиям…”), оказывается для Эдипа и Иокасты началом окончательного разоблачения. Трагическая катастрофа – окончательное саморазоблачение Эдипа и самоубийство Иокасты – одновременно и взрыв, и разрушение трагической ситуации.

 

 

 

роман – предыдущая | следующая – страдания

Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том II

консультация психолога детям, подросткам, взрослым