Когда группа обозначила ее миротворческие усилия как «ложную гармо­низацию» и пыталась дать ей понять, что не требует от нее полного самопо­жертвования и подчинения, она сильно расплакалась. Опа боялась, что теперь группа хочет разрушить ее «мягкосердечие и дружелюбие». Без них она не хочет жить дальше, поскольку такая жизнь не имеет для нее смысла.

Она была не способна активно участвовать в работе над проблемами и трудностями других членов группы. Когда, однако, одна из больных проде­монстрировала суицидные тенденции и уход в себя на группе, пациентка при­шла ей на помощь. Она вспомнила о своих собственных депрессивных состо­яниях и прежде всего о депрессивных эпизодах своей матери, в которых она была окружена как бы невидимой стеной и столь недоступна, что пациентка каждый раз испытывала сильный страх ее потерять. Благодаря реакции груп­пы она впервые в жизни ощутила, что ее чувства могут быть значимыми для других.

Симбиотический конфликт с матерью драматически обострился, когда пациентка примерно через три месяца после начала терапии предположила наличие у себя беременности. Она появилась на группе с пристыженным и подавленным видом и сообщила о своих опасениях. Воспринимая эту ситуа­цию как «невозможную и неприятную» в ее возрасте, она считала, что совер­шенно не способна обеспечить и воспитать ребенка. Когда группа не приняла эту версию и усомнилась в том. что она действительно не хочет беременности, она ожила, казалась счастливой и более жизнерадостной, чем обычно. Стало ясно, что подавляемое желание иметь ребенка здесь является выражением желания собственной идентичности.

Вскоре она появилась вновь подавленной, тревожной и скованной, и груп­па заинтересовалась, узнала ли мать о беременности, и если да, то как она на это реагировала. Со слезами пациентка сообщила, что от матери повеяло ле­дяным холодом, она заявила, что пациентка должна знать, что надо сделать, поскольку в 48 лет уже нельзя родить ребенка. Группа реагировала возмуще­нием, считая, что этот пример хорошо демонстрирует, насколько мать держит жизнь пациентки под своим контролем, как она давит ее, отрезая все пути к самостоятельности. Тут пациентка вспомнила о ситуациях, когда мать забира­ла у нее работу по дому, заявляя, что она не сможет сделать ее правильно. Мать постоянно ее критиковала, считая, что сама все делает лучше. После того как больная убирала комнату, мать делала это еще раз. Позднее выясни­лось, что беременности в действительности нет. Пациентка приняла нерегу­лярность месячного цикла за беременность и тем самым невольно проверила реакции терапевтической группы и матери.

На одном из последующих занятий пациентка стала сетовать на безвы­ходность своего профессионального положения. Группа пристально рассмот­рела упущенные ею возможности и предложила возможные на данный мо­мент более благоприятные варианты трудоустройства. В ситуации, когда речь зашла о ее профессиональной и социальной идентичности, пациентка впервые заговорила о своей психосоматической симптоматике. Отчаянно рыдая, она сказала, что группа не в состоянии представить себе испытываемые ею боли и тревогу, тахикардию и одышку. Ее чрезмерно утомляет всякая физическая на­грузка. В этом причина ее постоянной медлительности, делающая невозмож­ной смену работы и нахождение удовлетворяющей деятельности. Взывание к психосоматическому симптому впервые (до этого ни пациентка, ни группа никак не касались этой темы) имело на этом отрезке терапевтического про­цесса отчетливый характер сопротивления и служило защитой от конфликта идентичности в профессиональном аспекте.

Проработка этого сопротивления представляла собой последующую фазу терапии. Пациентка бессознательно воспринимала психотерапевта как свою запрещающую мать. Она заявляла, что терапевт точно так же, как ее мать, критикует ее и считает, что все знает и умеет лучше, чем она сама. На это она реагировала сначала сильной тревогой и усилившимся чувством вины, ухуд­шившими ее состояние до уровня, имевшегося перед началом терапии. Одно­временно она начала воспринимать в переносе на активную больную в группе вытесняемое ею чувство ненависти к сестре.

Но когда группа поняла ее отрицательную реакцию на мать и сестру и эмо­ционально поддержала ее, пациентка смогла постепенно принять свои агрессив­ные чувства. Она начала вступать в конфликт с лицами своего окружения, со сто­роны которых чувствовала притеснение, контроль и предательство, открыто вы­ражая свой гнев и разочарование. В период четырехнедельного перерыва в заня­тиях группы она посетила свою сестру проживавшую с семьей за границей. Она впервые смогла воспринять сестру как человека, у которого тоже есть свои труд­ности, и помирилась с ней. Получив опору, она начала разбираться в отношениях с матерью и постепенно высвобождаться из симбиоза, в котором застряла.

Когда через полгода она закончила свою терапию, ею уже были предпри­няты первые шаги по изменению жилищной ситуации и появились планы на будущее, о которых она раньше не могла и подумать. У нее появился аппетит, прекратились расстройства пищеварения, появились новые профессиональ­ные планы. Она работала уже на более крупное рекламное агентство, не стра­дала бессонницей и сама определяла, как ей одеваться. Она считала, что то, что долгий индивидуальный анализ сделал ей ясным «только в голове», груп­повая терапия заставила почувствовать гораздо глубже.

Группа была, с одной стороны, очень довольна терапевтическим успе­хом пациентки, в который она так много внесла и который воспринимала как свой собственный. С другой стороны, она поначалу оказала сильное сопро­тивление желанию пациентки прекратить терапию. Больная играла для мно­гих членов группы центральную роль в оживлении проблематики отношений с матерью. Ее уход из группы означал, что теперь эти вопросы должны будут прорабатываться еще раз как собственные проблемы.

Аналитическая групповая терапия – предыдущая | следующая – Проработка деструктивной агрессии

Психосоматическая терапия. Оглавление