Взгляд назад: как я стал заниматься исследованием экстернализующих бесед

Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как я написал первый текст, посвященный экстернализующим беседам (White, 1984). Когда я собирался писать его, я исследовал роль таких бесед в своей работе со многими семьями, где были маленькие дети. Этих детей направляли ко мне потому, что у них были хронические проблемы, зачастую «неразрешимые». Исследования экстернализующих бесед заворожили меня, отклик детей и их родственников воодушевлял и был для меня наградой. Когда я решил придать гласности свои изыскания, я выбрал первой темой энкопрез (недержание кала), потому что эта проблема часто поддерживает у ребенка и его близких ощущение провала, стыда, неудачи, безнадежности и краха. В связи с этой проблемой возникает много конфликтов, она вызывает раздражение и утомление. Я хотел проиллюстрировать потенциал экстернализующих бесед, показать, что они способны обеспечивать контекст, в котором члены семьи, отрезанные друг от друга проблемой, смогут снова встретиться, чтобы совместно предпринять какие-то шаги для ее решения. Я хотел продемонстрировать, что в ходе экстернализующих бесед в сотворчестве с человеком или семьей возможно определять проблему, «полагать ей пределы» и находить ее решение. Я хотел показать, каким образом проблемы, которые не только считались неразрешимыми и хроническими, но и приводили к серьезным неприятным последствиям в социальном плане, могут рассматриваться весело, с легкостью и радостью.

Я не мог даже предположить, насколько высок будет интерес к этой статье в профессиональном сообществе. Этот интерес побудил меня углубить исследование экстернализующих бесед, рассмотреть их применимость к другим проблемам в различных
контекстах и опубликовать новые результаты исследований. К этому времени многие терапевты начали пробовать применять экстернализующие приемы в своей работе с детьми, подростками, молодежью и взрослыми в индивидуальной, семейной, групповой терапии. Вскоре они стали вносить свой вклад в общее дело, создавая тексты, в которых рассказывали о своих находках.

В этой главе я хочу достичь четырех основных целей. Во-первых, я обобщу идеи, повлиявшие на разработку экстернализующих бесед. Во-вторых, я расскажу о том, какую позицию во время таких бесед занимает терапевт. В-третьих, я расскажу о метафорах, которые принимаются за основу в ходе работы, когда мы содействуем усилиям людей, направленным на решение проблемы. В-четвертых, я покажу карту четырех категорий вопросов в контексте экстернализующих бесед.

Идеи, повлиявшие на разработку экстернализующих бесед

Как уже отмечалось, многие из тех, кто обращался за помощью к терапевту, убеждены, что проблемы в их жизни являются отражением их внутренней сущности или внутренней сущности других людей. Когда это так, усилия людей, направленные на решение проблем, ведут, как это ни печально, к их усугублению. Это лишь укрепляет людей в убеждении, что проблемы являются отражением некоего «истинного знания» об их собственной природе и характере, о природе и характере других людей, что эти проблемы являются внутренне присущими им самим или другим людям.

В этом есть своеобразная ирония: часто именно такое интернализующее понимание, размещающее проблемы внутри, и действия, совершенные в духе подобного понимания, изначально способствуют возникновению и усугублению этих проблем. В силу того, что привычка мышления, создающая подобное понимание человеческой жизни, в известной степени культурный феномен, многие из проблем, с которыми люди обращаются к психотерапевту, являются по своей природе культурными.

История этого культурного феномена изучалась философами, включая Мишеля Фуко (Foucault, 1965, 1973). В мои намерения не входит подробное описание вклада Фуко в понимание развития этого явления (я уже сделал это в другой публикации). Поэтому приведу лишь несколько комментариев.

Фуко проследил истоки интернализующего понимания жизни и представления о человеческой сущности в западной культуре до середины XVII века. Он предположил, что подобное развитие идей, по сути, являлось результатом:

• Практики разделения людей — от основной популяции отделяли бездомных, бедных, безумных, морально нестойких, навешивая на них ярлык «испорченности».
• Объективизации, овеществления человеческого тела путем размещения расстройств внутри тела и классификации этих расстройств.
• Сопоставления с нормой как механизма социального контроля («нормативные суждения»). Суждения о «нормальности» побуждают людей соизмерять собственные поступки и мысли, поступки других людей с нормами жизни и развития, которые определяются в рамках профессиональных дисциплин.

Развитие практики разделения людей, научных классификаций расстройств, а также сопоставление с нормами привело к тому, что представление людей о себе тоже стало объективированным отчужденным. В результате многие из проблем, с которыми люди сталкиваются в жизни, начинают отражать некое «истинное» знание о том, кем они являются. Например, психотерапевты достаточно часто рассматривают человека как «дисфункционального», «проблемного», «трудного». Да и сами люди нередко оценивают себя и других как «некомпетентных», «неадекватных» по своей природе.

Экстернализующие беседы, в которых мы перестаем воспринимать человека как проблему, могут считаться контр-тактикой по отношению к подходу, который овеществляет, отчуждает человека, его идентичность. В противоположность ему экстернализующая беседа объективирует и отчуждает не человека, а проблему.

Когда проблема становится некоей сущностью, отличающейся и отдельной от человека, когда люди не привязаны к ограничивающим «истинам» о том, кем они являются, и негативным суждениям об их жизни, открываются новые возможности, чтобы разбираться с существующими проблемами. Подобное отделение идентичности человека от идентичности проблемы не избавляет людей от ответственности за свои поступки и за решение проблем. Скорее, людям становится проще принимать на себя ответственность. Если человек и проблема суть одно, то существует очень мало способов избавления от проблемы, помимо причинения вреда самому себе. Но если отношения человека с проблемой становятся более определенными, четко и ясно описанными, как это происходит в экстернализующих беседах, появляется новый набор возможностей для пересмотра этих отношений.

Развеивание негативных представлений о себе

Экстернализующие беседы также позволяют людям развеивать негативные выводы о себе — выводы, к которым они уже пришли под влиянием проблемы. Например, ко мне обратилась молодая женщина по имени Сара, которая в течение длительного времени страдала от депрессии и наносила себе порезы бритвой. Она была убеждена, что достойна ненависти, и испытывала отвращение к себе из-за этого. Эта ненависть была основной характеристикой ее существования. Вскоре мы начали выяснять, в чем же Ненависть к себе убедила Сару ( « я ничего не стою, я бесполезный человек, я заслуживаю в жизни то, что имею » ) , как она заставляла Сару обходиться с собственным телом («отрицать и наказывать его»), как намеревалась влиять на взаимоотношения Сары с другими людьми («изолировать меня от других») — и так далее.

Это открыло возможности для дальнейшего подробного описания Ненависти к себе. Я побудил Сару рассказать о том, что именно в поведении Ненависти к себе отражало ее отношение к жизни Сары. Я попросил Сару описать, как звучал бы голос Ненависти к себе, если бы его можно было услышать во внешнем мире. Более подробное описание создало основания для расспрашивания, в котором мы проследили отклики этого отношения, этого голоса в истории Сары. Это позволило Саре первый раз в жизни связать свое переживание Ненависти к себе с голосами тех людей, которые мучили ее и измывались над ней, когда она была ребенком. Экстернализующая беседа способствовала тому, что Сара уже не была столь уверена в том, что достойна ненависти. Также в этой беседе было создано пространство для пересочинения (см. главу 2). Результатом бесед стало снижение частоты нанесения порезов и уменьшение их глубины, а также ослабление депрессии, так долго присутствовавшей в жизни Сары.

Достаточно часто в процессе бесед обнажается, обозначается «политика» тех проблем, которые приводят людей на терапию². Это истории отношений власти, притеснения, в которых люди пострадали и которые привели к негативным заключениям об их жизни и о себе. Развеивание лишает такие заключения статуса истинности и позволяет подвергнуть их сомнению. В результате люди обнаруживают, что их жизнь больше не связана с этими заключениями, и оказываются в позиции, позволяющей им исследовать иные территории своей жизни. В ходе таких исследований они неизбежно приходят к более позитивным заключениям о себе. Для меня развеивание, или деконструкция негативных заключений людей о том, что представляет собой их жизнь, является очень важным аспектом экстернализующих бесед.

Позиция терапевта

Способ расспрашивания, который применяется в экстернализующей беседе, можно сравнить с журналистским расследованием. Главная задача журналистского расследования — высветить, обнажить проблемы коррупции, злоупотребления сетью и привилегиями. Репортеры, проводящие расследование, не являются политически нейтральными, и тем не менее они не решают проблем, не проводят реформы, не участвуют непосредственно в борьбе с теми, кто, возможно, осуществляет злоупотребление властью и привилегиями. Репортеры вовлечены в тему своих расследований, но не «горячо», не напрямую. Их действия, как правило, отражают относительно «прохладную» вовлеченность.

Отвечая на «журналистские» вопросы, которые задает терапевт, люди, приходящие за помощью, занимают позицию, сходную с исследовательской позицией журналиста. Таким образом, они вносят свой вклад в «выведение проблемы на чистую воду». Они узнают, как функционирует проблема: что она делает и зачем, каковы намерения, лежащие в основе совершаемых ею поступков? В то же время терапевт не убеждает человека сосредоточиться на попытках решить проблему, реформировать ее или вступить с ней в непосредственную борьбу.

Например, к терапевту может обратиться человек с диагнозом «шизофрения», который считается хронически больным. В начале первой встречи терапевт расспрашивает его о том, что его больше всего беспокоит. Жалобы, как правило, озвучиваются в терминах наиболее довлеющих переживаний повседневной жизни и очень редко обозначаются словом «шизофрения». Это могут быть проблемы, связанные с определенным качеством повседневной жизни, чувством личной несостоятельности или провала, неадекватности, это может быть и переживание деспотизма, тирании «враждебных голосов» (слуховых галлюцинаций). Например, один из моих клиентов — Гарольд — в первую очередь был озабочен тем, что враждебные голоса обижали и травмировали его. Наша беседа не способствовала тому, чтобы интенсивно вовлекаться в отношения с этими голосами. Мои вопросы не побуждали Гарольда вступать в конфронтацию с голосами, призывать их к порядку, дисциплинировать, бороться с ними какими-либо методами. Напротив, я просил Гарольда охарактеризовать голоса, обозначить, как они звучат, что говорят, какого рода уловки в осуществлении власти они применяют, чтобы продолжать доминировать. Я спрашивал его, какие стратегии используют голоса, чтобы воздействовать на мотивацию других людей. Я пытался выяснить, каковы намерения и цели голосов, выраженные в их разнообразных уловках.

При подобном расспрашивании очень многое приводит к уменьшению переживаемого влияния голосов. Например, описание тактик и стратегий, применяемых голосами для захвата власти, уменьшает их власть. По мере того как становится очевидной предвзятость голосов, их «политическая ангажированность», они лишаются статуса неоспоримой истины, которым были наделены раньше. Такое описание также помогает людям определить, какие у них самих намерения и цели в отношении собственной жизни, что они считают ценным и хотели бы уберечь или противопоставить планам враждебных голосов.

Образуется пространство, в котором эти иные цели и ценности могут стать более осознанными, более насыщенно описанными­³. Можно исследовать историю их возникновения и разработать план действий, который будет гармонировать с ними. Иногда подобное обсуждение дает людям возможность выявить те голоса, которые могут поддерживать их ценности и цели, а также те голоса, что не придерживаются какой-либо позиции. Их можно привлечь в качестве «невидимых друзей». Мой профессиональный опыт подсказывает, что успешный пересмотр отношений человека со слуховыми галлюцинациями неизбежно ведет к значимому позитивному влиянию на качество жизни человека и снижает подверженность психотическим эпизодам. Именно так и произошло с Гарольдом, который счел, что пересмотр взаимоотношений с голосами шизофрении стал поворотным моментом в его жизни.

Подчеркивая значимость «прохладной», исследовательской вовлеченности в обсуждение проблем и забот, с которыми люди приходят на терапию, я не утверждаю, что терапевтические беседы должны быть лишены эмоций или отвлекать людей от переживаний, связанных с проблемами и заботами. Напротив, я нахожу, что экстернализующие беседы помогают людям выразить разнообразный жизненный опыт, разнообразные переживания, которые раньше не было возможности выразить.

На ранних стадиях экстернализующей беседы во время подобного «прохладного» вовлечения у человека есть возможность выйти за пределы «игрового поля» проблемы. То есть, обратиться к проблеме, рассмотреть ее на территории, где проблема «не у себя дома». Поступая таким образом, люди обычно чувствуют себя менее уязвимыми по отношению к проблемам, и это уменьшает стресс, вызванный их жизненными обстоятельствами. Этот исход наиболее важен в тех ситуациях, когда возникновение проблем в жизни людей очень сильно связано со стрессом. Например, в случае шизофрении существует явно установленная корреляция между уровнем стресса в жизни человека и частотой и интенсивностью психотических эпизодов. Тогда резонно было бы предположить, что любые терапевтические беседы, которые побуждают к «горячему» вовлечению в проблему, к интенсивному общению с голосами шизофрении, к прямой конфронтации с ними, сделают людей с таким диагнозом более уязвимыми и подверженными срывам.

В какой-то момент в ходе экстернализующих бесед люди начинают осознавать, что они и то, что им внушает проблема, — это не одно и то же, это не единственно правильный способ видеть себя и относиться к себе. Они начинают прислушиваться к тому, что важно для них, озвучивать намерения и ценности, противоречащие тем, что навязывает им проблема. В этот момент осуществляется переход на новую позицию: люди начинают действовать, стремясь уменьшить влияние проблемы и воплотить в жизнь то, что для них важно, оставаясь при этом на исследовательской позиции или время от времени возвращаясь к ней.

Позиция второй фазы и действия, которые из нее следуют, во многом складываются под влиянием метафор, используемых для описания влияния проблемы. Например, если люди говорят,
что проблема их угнетает или притесняет, они противостоят ей, оказывают ей сопротивление и совершают поступки для того, чтобы освободить от нее свою жизнь. Если, по описанию людей, действия проблемы несправедливы, нечестны — они занимают нравственную позицию, и их поступки направлены на возмещение вреда, причиняемого проблемой. Если влияние проблемы объясняется ее «неосведомленностью», то человек занимает позицию учителя, и тогда цель его действий — «просветить» проблему, объяснить ей, что на самом деле будет лучшим для человека.

Несмотря на разнообразие метафор, используемых людьми для описания влияния проблемы на их жизнь, в литературе иногда встречаются предположения, что эти метафоры в основном побуждают людей вступить в поединок с проблемами, победить их, свергнуть и так далее. Существенная часть критики экстернализующих бесед основывается именно на таком представлении. Критики заявляют, что подобные метафоры воспроизводят патриархатные дискурсы, касающиеся жизни и идентичности, способствуют формированию у людей высоко индивидуалистичных, автономных репрезентаций того, кем они являются, в результате чего ухудшается понимание жизни как ткани социального взаимодействия. Метафоры борьбы и битвы способствуют развитию дуалистичных представлений о человеческих поступках, логике «или — или», делают менее видимым контекст человеческого опыта. Несмотря на то что подобные критические
замечания вызваны неправильным пониманием того, что я подразумеваю под экстернализующей беседой, я тем не менее считаю важным принять их во внимание. Как терапевты мы ответственны за последствия того, что делаем, говорим и думаем. Мы несем особую ответственность за то, чтобы понимать, каким образом мы (возможно, и ненамеренно) воспроизводим те убеждения о жизни и людях, которые сужают, обесценивают разнообразие человеческих поступков. Мы должны понимать, как мы, — возможно, и ненамеренно, — поддерживаем дисбаланс власти в местной культуре. Постоянно анализируя, продумывая выбор метафоры в терапевтических беседах, мы принимаем на себя эту особую ответственность.

Когда мы вводим или делаем приоритетными метафоры битвы или поединка, это может быть опасно и в силу иных причин, чем те, которые уже упоминались. Если используемые в беседе метафоры ограничивают определение успеха терминами «победы» над проблемой, ее «уничтожения», а потом человек обнаруживает, что проблема вновь появилась в его жизни, он может посчитать это равнозначным своему полному провалу и несостоятельности. Такое развитие событий отобьет у него желание и готовность делать еще что-либо для пересмотра своих взаимоотношений с проблемой. Поскольку значимость метафор, выбранных для экстернализующей беседы, очень велика, я рассмотрю этот вопрос более подробно.

Метафоры

Вопрос о метафорах очень важен. Все метафоры, используемые в процессе экстернализующих бесед, заимствованы из определенных дискурсов, которые подразумевают специфическое понимание того, что такое жизнь и что значит быть человеком. Эти дискурсы влияют на поступки людей, направленные на решение проблем. Дискурсы определяют жизнь и в более широком смысле. В ответ на представление о том, что экстернализующие беседы заставляют людей вовлекаться в поединок или битву с проблемами, чтобы победить и уничтожить их, я недавно пересмотрел все статьи, которые написал за двадцать с лишним лет, и обнаружил, что лишь в одной из них я использовал метафору битвы и поединка. Это было в самой первой опубликованной работе, посвященной экстернализации, да и в ней метафоры поединка и битвы использовались наряду с другими. По итогам обзора я составил список метафор, которые люди используют для того, чтобы определить, какие именно действия они предприняли, меняя отношения с проблемами в своей жизни, и снабдил его комментариями о том, какие возможности скрываются за той или иной метафорой. Вот как он выглядит:

• от проблемы можно уйти, с ней можно развестись (как если бы проблема была спутником жизни — в значительной части мира разводы сейчас разрешены, и человек имеет право брать ответственность за собственную жизнь и определять ее направление);
• можно произвести затмение проблемы (если проблема определенным образом «освещает» нашу жизнь, можно понять, что поставить между жизнью и проблемой, чтобы ее «свечение» не достигало жизни — как Луна загораживает Солнце во время затмения);
• проблему можно развеять посредством чар или развеять как чары (если мы привлечем магические представления о жизни);
• можно устроить проблеме забастовку (научившись этому утех, кто проявляет гражданское сопротивление несправедливым требованиям эксплуататоров);
• можно от проблемы отвыкнуть, перестать быть акклиматизированным к ней (как люди, переезжая в другую  климатическую зону, отвыкают от прежних привычек);
• можно отделиться от проблемы, «вылететь из ее гнезда» (как если бы проблема в какой-то степени вырастила и воспитала нас, но теперь мы выросли и можем жить самостоятельно);
• можно бойкотировать требования проблемы (это тоже из дискурса гражданского сопротивления и социального протеста);
• можно лишить проблему сил (если мы верим, что можем чему-то придать сил, то можем ведь и отобрать их обратно);
• можно перестать терпеть влияние проблемы (и заявить о своем протесте, провести манифестацию и пр.);
• можно проблему обучить и воспитать (заимствовав необходимые умения из соответствующих практик и учреждений);
• можно убежать от проблемы или освободить свою жизнь от проблемы (если проблема — оккупант, то мы можем либо бежать в другую страну, либо устроить восстание или революцию);
• можно провести обратную аннексию территорий, вернуть себе территорию жизни (представить себе, что ты монарх или политик, способный издать соответствующий указ);
• можно проблему подорвать (как делают инженеры и геологи, если встречаются с препятствием, обойти которое невозможно: пара шашек динамита — и появляется проход);
• можно уменьшить давление проблемы (откачать насосом, повернуть вентиль и пр. — многое в наших руках);
• можно отказаться от приглашений сотрудничать с проблемой (если представить, что и мы, и проблема — представители гражданского общества; тогда мы имеем право и возможность сказать «нет» на ее приглашения);
• можно покинуть ареал распространения проблемы (если представить, что проблема — это какое-то неприятное животное или насекомое, а сам человек — путешественник);
• можно заставить проблему признать свою ответственность (из представлений о правосудии — проблема причинила нам вред, и мы привлекаем ее к ответу);
• можно выйти из тени, наброшенной на жизнь человека проблемой (как будто проблема загораживает нам источник света);
• можно опротестовать заявление проблемы о том, кем человек является (проблема ведет себя так, как если бы ее заявления были истиной в последней инстанции? А мы поищем другие источники информации и проведем критический анализ высказываний проблемы);
• можно ослабить хватку проблемы (физиологическая метафора: что мы можем сделать, чтобы проблему одолела слабость, чтобы у нее нарушилась координация?..);
• можно выкупить свою жизнь у проблемы, так сказать, расплатиться по кредитам (как если бы проблема соблазнила нас взять у нее кредит под большие проценты, а мы мобилизуемся и досрочно все выплачиваем);
• можно отобрать свою жизнь, чтобы проблема не дергала нас за ниточки (как будто бы проблема — кукловод, превращающий нас в марионетку);
• можно написать заявление об уходе, уволиться, перестать работать на проблему (как если бы проблема была работодателем, нанявшим нас);
• можно бросить самому себе спасательный круг (если проблема-пират так или иначе захватила корабль нашей жизни и попыталась выбросить нас за борт);
• можно восстановиться и выздороветь после проблемы (как после травмы в спорте);
• можно, так сказать, украсть свою жизнь у проблемы (сначала она украла у нас жизнь-сокровище, а теперь мы «выкрадем» ее обратно);
• можно приручить проблему (если проблема — дикий зверь, который просто пока не умеет уживаться);
• можно проблему «обуздать», то есть надеть на нее узду (если мы представляем, что проблема — норовистая лошадь).

Разнообразие метафор объясняется тем, что многие из них были созданы самими людьми, обратившимися за помощью. Важно также отметить, что обычно я играю существенную роль в выборе той метафоры, которая будет использована в терапевтических беседах. По моему опыту, описывая действия, которые они хотели бы предпринять или уже предприняли для пересмотра своих взаимоотношений с проблемами, люди редко использую какую-то одну метафору. Однако все метафоры исследовать очень сложно, поэтому обычно делается выбор в пользу одной или нескольких из них. Предпочтение одних метафор другим основывается на том, насколько они кажутся жизнеспособными, а также на этических соображениях, которые уже рассматривались в этой главе.

Например, ребенок, который хочет победить энкопрез, может создать метафору «обставить Мистера Вредителя» — это метафора состязания, или «отобрать свою жизнь у Мистера Вредителя» — это метафора возвращения того, что принадлежит тебе по праву. В подобных обстоятельствах, предлагая ребенку развить инициативу и выстроить на ней свои действия, я скорее отдам предпочтение метафоре возвращения себе чего-то, исконно тебе принадлежащего. Я поступаю так потому, что эта метафора не определяет задачу работы с проблемой как состязание, противостояние.

Другой ребенок — девочка, которая хочет справиться со страхами, может говорить об этом в терминах «уничтожения» или «перевоспитания». Тогда я скорее всего сосредоточу свои вопросы на том, какой учебный план девочка составила для страхов, чтобы «обучить», «перевоспитать» их, а не на том, что она делала для их уничтожения. Этот выбор будет определяться моим отношением к последствиям постоянного воспроизведения метафор битвы и поединка в контексте терапевтических бесед.

В беседах с Джеффри, Бет и Эндрю при обсуждении вопроса о том, какие именно действия эта семья может предпринять для пересмотра своих отношений с СВГ, использовались несколько метафор. Одна метафора была «замочить его», но вместо нее я сосредоточился на метафоре «возвращение себе своей жизни» и таким образом придал определенное направление развитию плана действий и анализу последствий этих действий. Именно в этом контексте Джеффри очень четко высказался по поводу собственного намерения «указать СВГ его место» как особого близкого друга, но не того, кто будет управлять его жизнью.

Лишь в редких случаях в начале разговора существует единственная метафора действия или поступка. И если у меня возникают серьезные этические опасения относительно того, что может произойти в случае слишком глубокого или широкого использования этой метафоры, я начинаю что-то рекомендовать. Однако это не значит, что я навязываю метафоры, я лишь предлагаю, перечисляю варианты. По мере того как разговор развивается, всегда неизбежно появляются другие метафоры. Я не могу припомнить ни одной терапевтической беседы, в которой было бы невозможно сделать приоритетными другие метафоры (вместо битвы и поединка) и где это было бы неэффективно.

---

²Майкл Уайт всегда отстаивал идею о том, что терапия — это политический акт. Люди и их проблемы не существуют в социально-политическом вакууме. Дискурс, поддерживающий существование той или иной проблемы, всегда связан с теми или иными отношениями власти в обществе, с отношениями доминирования и притеснения. Уайт считал неэтичным со стороны терапевта игнорировать этот момент. Поэтому можно говорить об определенной «политической ангажированности» тех или иных проблем. — Прим. перев.

³«Насыщенное» описание, а также его противоположность — «бедное» описание, — это ключевые понятия постструктуралистской антропологии (К. Гирц, Э. Брунер, Б. Майерхоф) и соответственно ключевые понятия нарративного подхода. «Насыщенное» описание — это многогранное, яркое и подробное описание от первого лица, в котором прочитывается индивидуальность человека, его переживания, ценности, намерения, жизненные принципы и др. «Бедное» описание — плоское, невыразительное, индивидуальности человека за ним не видно, смыслы и ценности человека при этом тоже остаются «за бортом». Пример «бедного описания» — диагноз, ярлык, характеристика на «языке черт». — Прим. перев.

Предыдущая – Глава 1. Экстернализующие беседы | Следующая – Глава 1. Экстернализующие беседы (Карта определения позиции)