Глава 2

Беседы пересочинения/ восстановления авторской позиции

Когда люди обращаются к психотерапевту, они рассказывают истории. Они рассказывают о происхождении своих проблем, сложных жизненных ситуаций, о дилеммах, которые привели их на терапию. Они говорят о том, почему приняли решение обратиться за помощью. Рассказывая истории, люди связывают события собственной жизни во временные последовательности, которые разворачиваются в соответствии с темой или сюжетом. Темы историй часто отражают потерю, провал, некомпетентность, безнадежность или тщетность.

Кроме того, в историях представлены описания-«портреты» других людей, которые оказываются их действующими лицами. Клиенты делятся с терапевтом своими заключениями о личности этих персонажей, их мотивах и намерениях. Беседы пересочинения приглашают людей продолжить создавать и рассказывать истории о собственной жизни. Они также помогают людям включать в свою историю оставшиеся без внимания, но потенциально значимые события и переживания, которые не попадают в русло доминирующих сюжетов. Эти события и переживания можно назвать «уникальными эпизодами» или «исключениями».

Именно уникальные эпизоды обеспечивают нам точку входа, начальный пункт для бесед пересочинения. Они же становятся отправной точкой для альтернативных сюжетов, альтернативных историй жизни людей. В начале бесед эти истории практически невидимы. Терапевт помогает развить сюжеты, задавая вопросы, которые поддерживают людей, побуждают их привлекать свой живой опыт, расширять сознание, упражнять воображение и задействовать различные ресурсы смыслообразования. Людям становятся любопытны, интересны остававшиеся прежде без внимания аспекты их жизни и взаимоотношений, их поражает, как в процессе беседы эти ранее незаметные линии их истории становятся все более значимыми, «укореняются» в прошлом и образуют фундамент для новых действий, направленных на разрешение их проблем и сложных жизненных ситуаций.

Лиам и Пенни

Пенни позвонила, чтобы назначить терапевтическую сессию для своего сына Лиама пятнадцати лет. Она очень беспокоилась о нем. Это продолжалось уже много лет, но в последнее время тревога существенно усилилась. Четыре месяца назад Лиам бросил школу, стал еще более замкнутым, мрачным и необщительным, практически перестал выходить из своей комнаты. Накануне того дня, когда она позвонила мне, Пенни случайно нашла его личный дневник. Вначале она переживала и сомневалась, читать или не читать дневник, но сила ее тревоги решила эту проблему за нее. Прочитав несколько последних записей, Пенни обнаружила, что ее худшие опасения подтверждаются. Записи в дневнике были пронизаны темой самоубийства и указывали на то, что Лиам уже дважды пытался покончить с собой. Она также узнала, что Лиам ощущал себя пропащим человеком, «грязным», «сломленным», неспособным чувствовать и общаться с другими, словно бы парализованным. Пенни была в отчаянии. Она позвонила мне по совету семейного врача и сказала, что теряет надежду на то, что сын выживет. Два года назад они смогли убежать от отца Лиама, который подвергал их насилию, и с этого момента она надеялась, что Лиаму станет лучше. Отец регулярно избивал и сына, и жену, издевался над ними, жестко контролировал их и пресекал все попытки к бегству. Пенни много раз пыталась освободиться, вызволить себя и сына из этой ситуации, но муж угрозами и запугиваниями заставлял их остаться. В первую очередь он угрожал убить Лиама.

Пенни рассказала о том кошмаре, в котором они с Лиамом жили. Она рассказала также о своем чувстве вины за то, что Лиаму довелось пережить в то время. Она говорила о надеждах и ожиданиях, которые появились, когда она наконец вырвалась из-под власти этого мужчины. Но к ее отчаянию, для сына жизнь не улучшилась настолько, насколько ей хотелось бы. Интерес к жизни у Лиама не восстановился. Он все больше замыкался в себе и все больше убеждался в том, что в будущем его ничего хорошего не ждет. Он не видел в своей жизни никаких возможностей.

Я обещал, что освобожу место в своем расписании для встречи с Лиамом, и вслух полюбопытствовал, как именно Пенни собирается привести его на прием. Пенни ответила, что это будет непросто, потому что Лиам скорее всего расстроится и обидится на нее за то, что она проявила инициативу, не спросив его, и очень разозлится, если поймет, что она читала его дневник. Когда я спросил Пенни о возможных последствиях этой ярости, она сказала, что, вероятно, Лиам в течение нескольких дней не будет выходить из комнаты, а когда наконец выйдет, то не будет с ней разговаривать еще несколько дней. Она опасалась, что ее обращение за помощью без ведома Лиама только усилит его негативное отношение к встрече с терапевтом и уменьшит вероятность согласия. Но она также была уверена в том, что если бы предложила сыну обратиться к терапевту, он наложил бы вето на эту идею.

Пенни хотела услышать мои соображения о том, как она может убедить Лиама прийти на прием. Я предложил ей сказать сыну, что она назначила встречу для себя, и попросить его присоединиться к ней. Пенни сможет честно признаться ему, что ее все больше и больше беспокоит, как меняется его жизнь в последнее время, и что сейчас эта тревога захватывает практически всю ее жизнь. Из-за этого она не может сосредоточиться на тех задачах, которые ей приходится решать на работе. Кроме того, тревога мешает ей общаться с другими людьми, поскольку ее переживания не позволяют ей эмоционально присутствовать, внимательно слушать других и быть отзывчивой. Она могла бы также объяснить, что это беспокойство мешает ей спать, лишает ее аппетита и что сейчас она находится в кризисной ситуации, в отчаянии, и очень нуждается в помощи.

Пенни подумала, что на такую просьбу Лиам скорее всего откликнется. К концу нашего телефонного разговора она решила сказать ему, что прочитала его дневник, и объяснить, что именно всепоглощающая тревога заставила ее так поступить. Пенни решила, что сможет выдержать бурю, которая разразится после подобного признания, и попросила назначить встречу через четыре или пять дней.

Пять дней спустя я встретился с Пенни и Лиамом. Лиам ясно дал понять, что присутствует на этой встрече только ради мамы и что сам он ни за что бы не пришел. Пока он согласился прийти «за компанию» и не собирается ничего говорить, потому что не знает, стоит ли оно того. Однако он подтвердил, что считает свою жизнь бесплодной, бесцельной, и нет смысла ничего пробовать, что он человек пропащий и у него нет будущего. Ниже приводится запись беседы спустя примерно пятнадцать минут с начала нашей первой встречи.

Л и а м : Ну, мама моя рассказала вам о том, что мы пережили, но для нее это было хуже, чем для меня.

М . : Для нее это было хуже, чем для тебя. Почему? В чем это проявлялось?

Л и а м : Отец доставал меня очень сильно, было плохо. Но для мамы это было более болезненно.

М . : Ты беспокоился о том, через что ей пришлось пройти? Тебя это волновало?

Л и а м : А вы как думаете?!

М . : Иногда люди теряют восприимчивость к насилию и даже становятся нечувствительными к нему, хотя оно все еще продолжает оказывать разрушающее воздействие на их жизнь и на жизнь других людей.

Л и а м : Ну а я не был нечувствительным. Конечно, меня беспокоило то, что он с ней делал. Это было ужасно.

М . : Скажи, пожалуйста, ты был больше обеспокоен тем, что происходило с тобой, или тем, что происходило с мамой? Или тебя в равной степени волновало то, что происходило и с ней, и с тобой?

Л и а м : Конечно, меня больше беспокоило то, что происходило с мамой.

М . : Пенни, это вас не удивляет?

П е н н и : Что именно?

М . : Что все это время Лиам больше переживал за вас, чем за себя самого?

П е н н и : Нет, это меня совершенно не удивляет.

М . : Лиам больше беспокоился за вас, чем за себя самого. Как вам кажется, о чем это свидетельствует? Можем ли мы, исходя из этого, понять, что для Лиама важно в жизни, что для него  особенно ценно?

П е н н и : Ну, я знаю, что у нас были взлеты и падения, и в последнее время такое впечатление складывалось, что Лиам не очень хочет, чтобы я присутствовала в его жизни, но я все равно всегда знаю, что очень важна для него.

М . : А почему вы думаете, что это так? Откуда вы это знаете?

П е н н и : Ну, мама такие вещи про сына всегда знает. Есть что то, что матери просто знают.

М . : Может быть, вы могли бы рассказать какие-нибудь истории о Лиаме, о его поступках, которые свидетельствовали бы о том, что для него было важным, ценным? Что-то, что помогло бы мне понять, как вам удается узнать это?

П е н н и : Ну, наверное, много таких историй, я думаю. Я просто сейчас не знаю, с чего начать.

М . : С чего угодно. Если вам приходит в голову какая-нибудь история о поступках Лиама, которая отражает, до какой степени он ценит вашу жизнь, и вы готовы ее рассказать, это мне, конечно же, поможет.

П е н н и : Хорошо. Наверное, начну с того, что произошло, когда ему было лет восемь. Это было воскресным утром, я точно помню. Его отец в очередной раз избивал меня. Я всегда пыталась защитить Лиама, старалась, чтобы он не видел этих сцен, но это не всегда удавалось. И вдруг я слышу звук бьющегося стекла. Это отвлекло отца, мы пошли в гостиную, и я увидела, что кто-то бросил камень в окно. Весь ковер был в осколках битого стекла. Я выглянула в окно, и угадайте, кого я там увидела, кто убегал по улице? Это был Лиам. Отец побежал за ним, поймал его и избил. Я пыталась остановить мужа. Это была ужасная ситуация, у меня просто все внутри обрывалось.

М . : То есть Лиам отвлек своего отца, когда тот вас избивал?

П е н н и : Да, он отвлек отца. Он сделал это, хотя и знал, что тот его выпорет.

М . : Лиам, ты это помнишь?

Л и а м : Не-а.

М . : Пенни, а что сделал Лиам в то воскресное утро много лет назад? Как бы вы могли назвать этот его поступок?

П е н н и : Ну, я не знаю точно, я об этом не думала. Мне кажется, я даже пыталась забыть об этом из-за того, что потом случилось с Лиамом. А я не могла ничего сделать… Это было ужасно! Если бы вы не спросили, я не стала бы об этом рассказывать.

М . : Вписывается ли поступок Лиама в то чувство бессмысленности жизни, о котором он только что говорил? Был ли этот поступок подтверждением того, что Лиам просто принимает все, что жизнь ему уготовила?

П е н н и : Нет, нет, конечно, нет, совершенно не вписывается.

М . : Хорошо. Но тогда во что же этот поступок вписывается? Как бы можно было его обозначить, этот поступок, когда Лиам бросил камень в окно?

П е н н и : Ну, я об этом не думала, но если подумать, то я бы сказала, что это протест, он протестовал против того, что его отец со мной делал.

М . : То есть этот поступок можно обозначить словом «протест»?

П е н н и : Угу. Да, точно, это подойдет.

М . : Лиам, что-нибудь откликается на такой способ описания того, что ты делал?

Л и а м : Вообще-то нет.

М . : Пенни, вы видели, как Лиам протестовал против того, чему вы подвергались, когда ему было всего лишь восемь лет. Что это говорит о нем? Как, на ваш взгляд, этот поступок, протест отражает его жизненные ценности?

П е н н и : Этот поступок дал мне понять, что он храбрый маленький мальчик, у которого много мужества. И теперь, когда я вспоминаю об этом, я все больше поражаюсь тому, что он тогда это сделал.

М . : То есть вы поняли, что он был очень храбрым маленьким мальчиком. Как вы думаете, что для него было важно? Что эта храбрость говорит вам о том, что он ценит в жизни?

П е н н и : Ну наверное, это говорит мне о том, что для него важна справедливость, и если подумать, это удивительно, не правда ли? Потому что он столько несправедливости в жизни видел.

М . : Значит, мужество и справедливость. Лиам, что-нибудь откликается из того, что ты слышишь?

Л и а м : Не-а. Про мужество не откликается, и про справедливость в общем-то не откликается тоже.

М . : О’кей. Ничего не откликается. Но тебе понятно, каким образом мама могла прийти к подобным выводам про мужество и справедливость ?

Л и а м : Ну да, мне кажется, да. Я думаю, что понимаю, как у нее появились такие идеи по поводу меня.

М . : Пенни, вас удивило, что это именно Лиам убегал тогда по улице? Удивил ли вас поступок, который Лиам совершил, основываясь на своем представлении о справедливости?

П е н н и : Нет, конечно. Мне кажется, что я всегда это про Лиама знала.

М . : А каким образом вы это знали? Откуда взялось это знание?

П е н н и : Ну, мне кажется, что мать-то это знает, мать всегда знает такие вещи.

М . : Может быть, вы могли бы рассказать какую-нибудь историю из детства Лиама? Что-то, что подтвердило бы ваше знание о том, насколько важна для него справедливость?

П е н н и : Давайте посмотрим. Ну да, кое-что есть, мне кажется, даже много всякого. Лиаму было, наверное, лет шесть, шел второй семестр первого класса в школе. И неожиданно он стал приходить из школы ужасно, ужасно голодным. Он приходил и сразу лез в холодильник или в буфет. Я стала больше кормить его во время обеда, и так продолжалось около двух недель. К концу этого времени он в школу брал чуть ли не вагон еды. Я поговорила об этом с учительницей. Она не знала, что происходит, но сказала, что проследит за Лиамом. Угадайте, что она обнаружила? Ты помнишь, Лиам, я тебе про это уже рассказывала.

Лиам: Не помню ничего подобного.

Пенни: Учительница обнаружила, что Лиам во время перерыва на ленч сидел с тремя другими ребятами. Двое из них были очень грустными, потому что скучали по маме, а третьего ужасно дразнили, — он тоже очень переживал и много плакал. Что же делал Лиам? Он делился с ними своей едой, чтобы поднять им настроение.

Лиам: Не помню.

М.: Каково вам было, как маме Лиама, услышать про него такое?

Пенни: Ну, в первую очередь я почувствовала гордость за него! Я так гордилась, что мой сын мог делать добро для других ребят, несмотря на всю ту боль, которую мы испытывали тогда дома.

М.: Пенни, я бы хотел попросить вас немножко расцветить эту сцену для Лиама, когда вы после этой сессии пойдете домой. Возможно, вы подробно опишете комнату, где у детей был ленч, расскажете, что еще вы знаете об этих ребятах, напомните, как выглядит учительница? Сделайте все возможное, чтобы Лиаму удалось вспомнить.

Пенни: С удовольствием.

М.: А что это был за поступок? Вы мне сказали, что у вас было ощущение, будто Лиам чувствовал себя словно парализованным в жизни. Ну, так эта история вовсе не похожа на паралич или на то, что он «вообще пропащий».

Пенни: Нет, это совсем не о том история. Я пытаюсь… пытаюсь подобрать подходящее слово. Наверное, это слово «спасать». Да, мне кажется, можно сказать, что он спасал этих ребят.

М.: Спасал этих ребят. Лиам, откликается?

Л и а м : Похоже, да.

М . : Может быть, какое-то другое слово придумаешь, чтобы описать, что ты тогда делал?

Л и а м : Нет, слово «спасать» вполне подходит.

М . : Пенни, когда вы рассказали, как Лиам бросил камень в окно, я спросил вас о том, что этот поступок говорит вам о нем. Вы ответили, что он свидетельствует о мужестве Лиама, а также о том, что для него важна справедливость. А как его поступок по отношению к другим ребятам повлиял на ваше представление о нем как о человеке?

П е н н и : Дайте подумать. Ну, это многое говорит о его позиции в отношении к несправедливости, которая была ясна, даже когда он был маленьким.

М . : Отношение к несправедливости. Что-нибудь еще?

П е н н и : Вроде чего?

М . : Чего угодно, что было для него важно, что придавало бы смысл его жизни.

П е н н и : Ну, это может быть что-то о том, какой в представлении Лиама должна быть жизнь. О мечтах маленького мальчика. Да-да, именно об этом. И о том, как он не сдавался и не оставлял эти мечты.

М . : Лиам, я все время продолжаю задавать тебе один и тот же вопрос. То, что мама сейчас сказала по поводу справедливости и по поводу мечтаний маленького мальчика, это откликается?

Л и а м : Угу. Да, я думаю, да. Откликается, точно. Подходит.

М . : Я хочу это прояснить. Я правильно понимаю, что у тебя действительно вызывают отклик эти слова о справедливости, о том, какой должна быть жизнь, о мечтах маленького мальчика?

Л и а м : Угу. Да. Похоже, что так.

М . : Только похоже?

Л и а м : Нет, это точно, это все складывается, все подходит.

М . : Мне бы хотелось понять, каким образом тебе удается откликнуться на то, что ты теперь слышишь от мамы в связи с историями из твоего прошлого и в связи с выводами о том, кем ты являешься в свете этих историй.

Л и а м : О’кей.

М . : А вопрос такой: каким образом тебе становится понятно, что услышанное имеет отношение к тебе? Может быть, в последнее время в твоей жизни произошло что-то еще, что соответствует тому, что мы о тебе узнаем? Может быть, есть что-то, что соотносится с тем, что мы уже слышали о твоем отношении к справедливости, и с тем, что твоя мама говорила о твоих ценностях, о мечтах маленького мальчика?

Л и а м : Не знаю. А ты, мам, что думаешь?

П е н н и : Может быть, когда ты говорил с Ванессой, двоюродной сестрой?

Л и а м : Угу наверное, так оно и есть.

М . : Это про что?

Л и а м : Ну, незадолго до того, как мы убежали от папы, я рассказал двоюродной сестре, что нам пришлось пережить, потому что, похоже, у нее та же ситуация, потому что ее папа — это брат моего папы, и он тоже жестокий, и у меня было ощущение, что ей тоже достается дома. И тогда она мне рассказала о том, что над ней учиняют дома, это было жутко, ужасно. Она раньше никогда никому не рассказывала об этом.

М . : И что тогда произошло?

П е н н и : Восемь месяцев спустя после ее разговора с Лиамом пришли люди из службы защиты детей и забрали ее, и все только потому, что Лиам поговорил с ней.

М . : Лиам, твоя мама сказала, что ты «протянул руку помощи» двоюродной сестре. Правильно ли было бы назвать этот поступок именно так, или, может быть, какое-то другое слово подошло бы больше?

П е н н и : Нет, это подходит, «протянуть руку помощи» — это подходит.

М . : Я узнал о поступках, связанных со спасением, я узнал о поступках, связанных с протестом, и я узнал о поступках, которые говорят о твоей готовности протянуть руку помощи. Все они являются частью твоей истории. Если их все объединить, о чем будет эта история?

Л и а м : Что вы имеете в виду?

М . : Ну если все это часть какого-то определенного направления в жизни, часть какого-то пути, по которому ты в жизни идешь… Как можно было бы обозначить это?

Л и а м : Ну… э… я думаю, вы имеете в виду что-то вроде спасения, спасательства. Знаете, как спасение на водах. Здесь это получается спасение жизни или что-то в этом роде.

М . : Да, да, спасение жизни.

Л и а м : Или, может быть… Впрочем, да, вот это подойдет.

М . : Хорошо. Значит, это про спасение жизни. Мне это о многом говорит. Пенни, как вам кажется, что это говорит мне о том, на что в жизни надеется Лиам, к чему он стремится?

П е н н и : Ну, я думаю, что это вам кое-что говорит о том, что у этого юноши очень твердые убеждения, он знает, что хорошо, а что плохо. Возможно, это говорит вам нечто о юноше, который кое-что понимает в том, ради чего стоит жить.

М . : Да-да, это как раз вписывается в тот образ, который у меня возник. Лиам?

Л и а м : Ну, я не знаю, мне немного тяжело. Может быть, вы думаете про то, что мама сказала по поводу моих мечтаний и всего такого, ну, в общем, что она сказала.

М . : По поводу твоих мечтаний о том, какой должна быть жизнь?

Л и а м :  Ага.

М . : И о том, как тебе удалось оставаться верным своим мечтам, несмотря ни на что?

Л и а м : Ну да, я думаю, так и есть.

М . : И это тоже вписывается в возникший образ. У меня есть вопрос. Он о том, что мы сейчас о тебе узнали: о том, что для тебя важно, чему ты остался верен вопреки всему, о какой жизни меч­тал и как это все связано со спасением жизни… Если бы ты мог всегда помнить об этом знании, опираться на него, получать от него поддержку, как ты думаешь, какие возможности это открыло бы для тебя? Что бы ты смог сделать, какие шаги предпринять, чтобы они вписывались в эту историю?

Л и а м : Ничего себе! Вот это вопрос!

М . : Конечно, он немаленький. Но и времени у нас достаточно много.

П е н н и : Ну может быть, тебе стоит связаться с этим парнем, как его, Дэниэл, друг твой был. Вы с ним не виделись тысячу лет. У него тоже были жуткие обстоятельства в жизни, правда?

Л и а м : Ну да, ему многое довелось пережить.

М . : Лиам, что ты думаешь по поводу идеи Пенни как-то связаться с ним?

Л и а м : Ну да, я думаю, это я могу, я ему звякну, ну, может, поболтаем.

М . : Если бы ты это сделал, что это был бы за шаг? Может быть, это был бы шаг, связанный со спасением, с протестом, с попыткой протянуть руку помощи? Или что-то еще?

Л и а м : Не знаю, наверное, протянуть руку помощи.

П е н н и : Да, это был бы пример именно этого. Я знаю, что у этого парня, Дэниэла, до сих пор большие сложности в жизни.

М . : Пенни, а если бы вы увидели, что Лиам позвонил Дэниэлу, о чем бы это свидетельствовало для вас? Какой смысл, по-вашему, это имело бы для Лиама?

П е н н и : Ну, мне кажется, он хотел бы возродить свои надежды… Да, снова воплощать в жизнь свои надежды.

М . : Что бы это значило для вас — быть свидетелем тому, что Лиам вновь начинает воплощать свои надежды?

П е н н и : Чудесно. Это было бы просто чудесно.

М . : Лиам?

Л и а м : Ну, она права, это действительно «вновь воплощать надежды».

М . : Хорошо. «Вновь воплощать надежды». Я бы хотел задать еще несколько вопросов о том, что ты узнал о себе, пока мы собираем воедино шаги, которые ты предпринимаешь для спасения собственной жизни. Как тебе кажется, какие твои планы на будущее отражают эти шаги?

Л и а м : Ну, я думаю…

Лиам действительно связался с Дэниэлом. Это был первый из множества шагов, которые он впоследствии предпринял — в гармонии с выводами о его жизни и о себе, возникшими и развитыми во время наших бесед с ним и его матерью. Лиам все больше вовлекался в эти беседы, становился автором собственных историй и на четвертой встрече заявил, что понял: депрессия, с которой он так долго боролся, была «ложной». Сказав это, он не имел в виду, что симулировал или что его борьба с депрессией была несерьезной. Он пришел к этому выводу, осознав, что он не пропащий человек, его жизнь не «поломана»: «Как у человека может быть настоящая депрессия, если его жизнь не поломана?»

И еще он сказал, что «даже ложная депрессия — это очень плохо… но по крайней мере понятно, что от нее можно излечиться, это очень большая разница».

В процессе наших встреч в развитии этого сюжета жизни Лиама присутствовало и множество других измерений. Например, в ходе одной из бесед он ощутил связь истории своей жизни с историей жизни двоюродного дедушки. Их жизни соприкасались общими темами, намерениями, ценностями. Двоюродный дедушка сыграл очень важную роль в том, чтобы спасти Пенни от насилия, которому она подвергалась в роди­тельской семье.

На нашей восьмой и последней встрече мы с Лиамом вспоминали и пересматривали многие из тех инициатив, которые он проявил за последние месяцы. Не все из них были хорошо восприняты окружающими. Например, некоторые попытки Лиама протянуть руку помощи были отвергнуты. Когда я спросил его том, как он отреагировал на отвержение и почему это не отбило у него охоту продолжать действовать, Лиам сказал, что он «ветеран отвержения» и потому ничего нового в этих ситуациях не испытал: «Скорее всего на самом деле я лучше умею справляться с отвержением, нежели ребята из нормальных семей, которым не пришлось испытать того, через что довелось пройти мне» .

Когда я спросил его о том, какое влияние это может оказать на его будущее, Лиам сделал вывод, что отвержение скорее сего будет для него менее существенным препятствием, чем для многих других людей. Это стало еще одним важным озарением для Лиама: в результате того, что ему довелось пересоченить­, он получил уникальный дар, некие особые навыки. Он стал более дееспособным, а не наоборот. Конечно, мы могли бы продолжать причитать по поводу того насилия, которое ему повелось пережить в течение большей части жизни. Но мы так же смогли прийти к выводу, что в результате Лиам приобрел «уникальный статус», стал более дееспособным человеком — и порадоваться этому.

Предыдущая – Глава 1. Экстернализующие беседы (Карта определения позиции) | Следующая – Глава 2. Беседы пересочинения/востановления авторской позиции (Карта)