Потом после продолжительной и тяжелой болезни умер отец. У пациен­тки последовала операция аппендицита с постоянным страхом смерти во вре­мя госпитализации. Она не могла есть, резко потеряла в весе, говорила о стра­хе смерти своей и матери. Вскоре после выписки последовала новая госпита­лизация вследствие стойких расстройств желудочно-кишечного тракта и сер­дечно-сосудистой деятельности. Вновь пациентка испытывала сильный страх смерти. Затем она поступила ко мне на лечение.

В начале аналитической групповой терапии она чувствовала себя хроничес­ки больной. С одной стороны, после всех жизненных неудач у нее была сильная потребность начать все-таки все с начала, с другой стороны, она была чрезмерно тревожна, недоверчива, боялась, что это для нее слишком поздно и что она на­всегда оказалась в тупике. В терапевтической группе она выглядела весьма тре­вожной, сидела, скорчившись в напряженной позе, поджав под себя ноги и руки. Тот факт, что в свои 48 лет она все еще жила у матери, представлялся ей поначалу чем-то само собой разумеющимся. Она считала, что нужна матери и не может просто так оставить ее одну после того, как все эти годы мать ей помогала.

В длинных монологах она рассказывала о своем детстве и юности. При этом на первом плане стояли отношения с отцом. Она вспоминала о бесконеч­ных язвительных замечаниях, которыми он часто доводил ее и мать до отчая­ния, так что мать забивалась в угол со слезами. С другой стороны, в рассказе чувствовалось восторженное, идеализирующее отношение к остроумному, интеллектуальному и художественно одаренному отцу, оно было смешано с бессильной диффузной злобой, с которой она говорила о его садистических мучениях и наплевательском отношении к себе. Мать поначалу оставалась на заднем плане. Из монотонных рассказов больной было видно, что она судо­рожно искала поддержки в семейной группе, постоянно наталкиваясь при этом на разочарования, так что в конце концов эти усилия начали ей казаться совер­шенно безнадежными.

Эти монологи пациентки вызывали у других членов группы реакцию противопереноса, сопровождавшуюся внутренним напряжением, одышкой, диффузной тревогой и чувством безнадежности.Члены группы давали себе отдушину в резкой критике семьи пациентки, упрекая в основном мать за то, что та не оказывала поддержки в ссорах с отцом. Пациентка наблюдала за этим с раздражением. Она расценивала это как агрессию по отношению к са­мой себе и защищала мать, заявляя, что сама во всем виновата, что ее страхи, беспомощность и несамостоятельность сделали жизнь матери такой тяжелой.

Самообвинения, постоянная готовность к мазохистскому самопожертво­ванию и страданию вызвали в группе, где больная была самой старшей по возрасту, сильные реакции противопереноса. Многие члены группы чувство­вали сходство матери пациентки с собственными депрессивными и чрезмерно контролирующими матерями, выражая это сильными эмоциями. В особенно­сти провоцировала группу ее ригидная защитная позиция, когда она с мечта­тельной ностальгией рассказывала о своих «счастливых» дошкольных годах, подавляя тем самым свою агрессию и потребность в самостоятельности.

Пациентка сначала была ошарашена эмоциональной реакцией группы на себя. Она видела в этом сходство с упреками и отвергающей критикой матери. Она стала описывать недостатки матери, ее эмоциональную ригидность и холод­ность, отвергающее отношение к себе. Никогда не было достаточной нежности, всегда она чувствовала себя одинокой и часто нежеланной, как будто это она при­несла несчастье всей семье. Во внимании и заботе матери она могла быть уверен­ной, лишь когда заболевала. В этой связи она вспоминала о целом ряде своих детских болезней, почти с триумфом сообщая, что тогда у постоянно занятой ма­тери не оставалось другого выхода, кроме как заботиться о ней. Тогда ей подавали еду особого приготовления, мать читала ей вслух. При этом у нее всегда было сильное желание, чтобы мать взяла ее на руки, что та делала очень редко.

И сейчас ее отношения с матерью определялись постоянным выпраши­ванием нежностей, попытками заговорить с ней, установить эмоциональный контакт. Когда мать болела и нуждалась в уходе, эта потребность особенно усиливалась. Пациентка была рада возможности ухаживать за матерью и ба­ловать ее. Мать же неизменно реагировала ворчливым отверганием. Она от­талкивала дочь локтем, поворачивалась к ней спиной, чаше всего с неприяз­ненным вопросом: «Ну что тебе надо?»

Пациентка вспомнила, что всю жизнь у нее было чувство, будто она лиш­няя в семье, и что мать ее с себя стряхивает «как назойливую букашку». От­четливо проявился и другой аспект амбивалентного симбиоза. Мать, отклоняя все усилия пациентки установить нежный контакт, инфантилизировала ее си­стемой жесткого контроля. Она надзирала за каждым шагом 48-летней доче­ри, предписывала, что ей следует есть и как одеваться, снабжала каждое утро бутербродом. Она выспрашивала у больной, о чем говорилось на психотерапии, и поощряла пропуски сеансов.

У пациентки появилось сильное чувство вины, она упрекала себя и обви­няла терапевтическую группу в том, что теперь окончательно потеряла отно­шения с матерью. Группа же воспринимала мать пациентки как вампира и паразита, который не дает ей дышать. Пациентка, поначалу отвергавшая лю­бое предположение о связи своих страхов с отношением матери, начала в ре­зультате реакции группы постепенно сомневаться в ее любви. Она вспомнила о том, что мать была непрерывно занята домашним хозяйством, убирала и готовила, но не проявляла никакого сочувствия к потребностям и конфликтам дочери в школьные годы и в пубертатном периоде. Она вспомнила, что мать пренебрегала ее эмоциональными потребностями и хвалила за непритязатель­ность. Все больше всплывала проблема, связанная с навязываемыми ею са­мой себе внешним спокойствием и уравновешенностью, за которыми с само­го раннего детства скрывался страх потерять мать и семейную группу.

В терапевтической группе это стало весьма отчетливым. Все больше па­циентка жаловалась на то, что чувствует себя неуверенной в группе, что дру­гие намного опередили ее, что она должна учиться у них, но никогда не успеет сделать это, поскольку слишком стара. Это для нее слишком поздно. Она гово­рила об этом детским и бессильным голосом. Как только в группе возникали резкие эмоции и агрессивные ссоры, она тревожно старалась все сгладить, успокоить и утешить других, уходя таким образом от конфликтов, которые казались ей опасными и ненужными. Лишь постепенно, благодаря реакциям других членов группы, она осознавала, что, несмотря на внешне подчеркива­емую беспомощность и слабость, она репрессивно действовала на групповую динамику.

Когда в ходе терапии пациентка постепенно начала возражать против этого, заявляя, что она уже не ребенок и может что-то делать сама, мать реаги­ровала полным уходом в себя. Она говорила, что больна и беспомощна, нуж­дается в постоянном уходе, но при этом отказывалась есть, заявляя, что наме­рена умереть, поскольку дочь хочет от нее избавиться. Констелляция патоген­ного симбиоза выступила здесь особенно отчетливо. Мать ригидно инфантилизирует дочь, угрожая своей смертью, как только дочь дает понять, что хочет жить самостоятельной жизнью.

Хроническая тревога – предыдущая | следующая – Терапевтический успех пациентки

Психосоматическая терапия. Оглавление