Большие сложности для решения проблем взаимосвязи язы­ка — культуры — мышления в теоретическом плане возникают из-за существенных разногласий как в отечественной, так и в зарубежной науке относительно понятия «культура». Если один из основоположников «культурной антропологии» — Ф. Боас определяет культуру как сумму всех небиологических аспектов человеческой жизни, то структуралист У. Гудинаф считает, что культура — это не материальный феномен, это не предметы, люди, поведение или эмоции, а определенная сумма знаний или модели интерпретации того, что говорят и делают люди^[1]. А. Моль определяет культуру как мозаичный след, оставляе­мый искусственным окружением в сознании отдельной лично­сти, или как структуру знаний, которыми человек обладает как элемент некоторой социальной группы [Моль 1973, 45—46]. Многоаспектность такого явления, как культура, заставляет многих ученых отказываться от выработки определения куль­туры. В ряде случаев в зависимости от целей конкретного ис­следования выделяется набор некоторых явлений, которые «яв­но» относятся к области культуры. Э. Тайлор в книге «Перво­бытная культура», например, говорит о культуре как о комп­лексе значимых для индивида явлений, в которые включает знания, верования, искусство, мораль, законы, обычаи и любые другие способности и привычки, приобретенные человеком как элементом общества [Тайлор 1939, 1].

А. Д. Швейцер и Л. Б. Никольский отмечают также тенден­цию к «дематериализации» феномена культуры в некоторых концепциях зарубежных ученых, в частности у У. Гудинафа. Главной особенностью этих концепций является стремление свести культуру к сетке отношений, к интерпретации феноме­нов культуры как знаковой системы. «Будучи сложным и многогранным явлением, культура может рассматриваться во мно­гих ракурсах и многих аспектах, в том числе и в терминах се­миотической теории, устанавливающей общие закономерности знаковых систем. Однако из этого никак не следует, что куль­тура может быть сведена к сетке отношений или что удовлет­ворительное описание культуры может игнорировать ее мате­риальную сторону [Швейцер, Никольский 1978, 37].

Тот факт, что зарубежные ученые, как правило, не дают определения культуры, а сосредоточивают внимание на ее составных частях, находит отражение и в поисках ими факторов, позволяющих устанавливать различия внутри культур и между культурами. М. Коул и С. Скрибнер приводят некоторые из них, рассматриваемые как потенциальные механизмы, порож­дающие те или иные культурные страты. К таковым относятся язык, урбанизация, институты образования, грамотность. Для объяснения специфики культуры привлекаются: экономические факторы, например свойства ландшафта (джунгли или аркти­ческие просторы); экономические факторы, обусловливающие «профиль» культуры (основные виды деятельности, обеспечи­вающие средства к существованию, — охота или земледелие) [Коул, Скрибнер 1977, 18]. Эти авторы отмечают, что, хотя поиски таких факторов и необходимы, они далеко не полно­стью объясняют специфический профиль той или иной куль­туры.

В отечественной науке над вопросами определения содержа­ния понятия культуры работают философы, историки, психологи, лингвисты. Основываясь на теории деятельности А. Н. Леон­тьева, в рамках которой постулируется необходимость рассмат­ривать культуру в связи с социальной активностью человека и считать ее продуктом социально-исторического опыта [Леон­тьев А. Н., 1968], дают, например, определение культуры Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров. Они указывают на обще­ственный характер культуры как продукта социальной актив­ности человеческих коллективов, как совокупности материаль­ных и духовных ценностей, циркулирующих в определенной, лингвокультурной общности. Культура в таком понимании иг­рает определяющую роль в становлении отдельной человече­ской личности [Верещагин, Костомаров 1976, 38].

Работы по теории культуры интересуют нас в связи с проб­лемой взаимоотношения языка и культуры, а также в связи с фактом национально-культурного многообразия лингвокультурных общностей. Для рассмотрения этих проблем представляет­ся необходимым такое понимание культуры, которое определяет культуру в целом и одновременно может быть применено к описанию отдельных национальных культур. Такое понимание культуры, по нашему мнению, дает Э. С. Маркарян. Рассмат­ривая культуру как универсальное явление, выражающее спе­цифику существования социума, Э. С. Маркарян определяет ее как «внебиологически выработанный способ деятельности людей», благодаря которому их активность соответствующим образом регулируется, физически обеспечивается и воспроизво­дится (функциональное определение). Фундаментом этих поло­жений является субстанциональная характеристика культуры — это особый, надбиологический по своей природе, антиэнтропий­ный и адаптивный механизм общества [Маркарян 1977, 138— 139]. Такое общеродовое понятие культуры может быть кон­кретизировано в зависимости от объектов соотнесения. При рассмотрении проблем национально-культурной специфики удобно пользоваться термином «локальная культура», который Э. С. Маркарян использует на уровне соотнесения локальных исторических типов культур (этнических культур) [Маркарян 1969, 103, 112—114, 215—216; 1962, 172—173; 1978, 15].

В зарубежной науке проблемам культуры посвящены рабо­ты О. Шпенглера, Э. Тайлора, А. Швейцера, А. Тойнби, Р. Бенедикт, М. Коула и С. Скрибнер, А. Моля и др. Традиционно уделяется много внимания проблемам культуры и в зарубежном языкознании — в рамках проблемы «язык — культура». Особый интерес в связи с проблемой национально-культурной специфики речевого мышления представляют работы Ф. Боаса, Э. Сепира, Б. Уорфа, У. Гудинафа, К. Леви-Стросса, Ч. Осгуда, С. М. Эрвин-Трипп, Д. Хаймса, К. Пайка, К. Хейла и др.