Предоставим еще раз слово А. Н. Соколову, чтобы показать, что у него термин «слово» условно и часто употребляется там, где имеется в виду уже не собственно слово.

«Анализируя экспериментальный материал, мы пришли к тому выводу, что подавление речедвижений в наших экспериментах не исключало возможности отрывочного или сокращен­ного артикулирования слов. Некоторые слова испытуемые опре­деленно воспроизводили внутренне; правда, это были не столь­ко слова, сколько трудноуловимые намеки на них, выражае­мые в каких-то элементах артикулирования. Однако роль таких внутренне воспроизводимых слов была огромна: отмечая ос­новной смысл слушаемой речи, они становились конденсиро­ванным выражением больших смысловых групп. Иногда при этом обобщенным выражением смысла бывали и образы, но тогда и образы становились носителями не конкретного их зна­чения, а того общего смысла, который придавали им испытуе­мые в связи с данным контекстом. Мы имеем, таким образом, факт н е о б ы ч а й н о  б о л ь ш о г о  р а с ш и р е н и я  з н а ч е­ н и я   с л о в   и   п р е д с т а в л е н и й, которыми мы пользуемся во внутренней речи» (разрядка наша.— Е. Т., Я. У.) [Там же, 100].

Трудно назвать расширением значения слов в строгом смыс­ле, когда «трудноуловимые намеки на них» «становились конденсированным выражением больших смысловых групп»,— это есть создание новых оригинальных знаков, приспособленных для мыслительной переработки содержания воспринимаемого текста.

Другое дело, что эти новые знаки ad hoc и способы опери­рования с ними по происхождению восходят к языковым и вместе с последними являются средствами объективации обоб­щенных процессов обработки информации, осуществляемых способами (операциями), выработанными в конечном итоге в прак­тической деятельности человека. Все знаковые системы, кото­рыми пользуется человек (и языковые, и неязыковые) воспро­изводят объективные связи и отношения, вскрытые в практи­ческих деятельностях, абстрагированные от них и обобщенные. Связь всех знаков со значениями, добытыми в человеческой деятельности,— это общее свойство всех знаков и не является привилегией только знаков естественного языка.

Мы приводим этот общепризнанный тезис в связи с тем, что А. Н. Соколов полагает, что сокращенная форма внутренней речи, в которой фигурируют уже не языковые знаки, а знаки ad hoc, все же не перестает быть речью на том основании, что значение этих знаков ad hoc — семантические комплексы, которые суть «комплексы наших понятий, возникающие в результате практической деятельности человека и человечества и являющиеся отражением действительных вещей и явлений» [Там же, 101].

Это утверждение нужно А. Н. Соколову для того, чтобы мыслительные процессы, обслуживаемые сокращенной формой внутренней речи, переставшей быть уже речью в прямом смыс­ле, отнести к области речевого мышления.

Видимо, все-таки — и для этого есть веские основания — мыслительные процессы, обслуживаемые сокращенной формой внутренней речи, в частности процессы восприятия несложных текстов в условиях помех, нельзя отнести к процессам речево­го мышления.

Совсем иная картина возникает, когда происходит восприя­тие в условиях помех, затрудняющих развернутую форму внутренней речи. Для воспроизведения услышанной речи необхо­димо запоминание, которое происходит в форме свертывания речи в ряд смысловых вех, служащих одновременно мнемическими опорами. Образование ряда смысловых вех предполагает обработку содержания услышанного, которая происходит как переосмысление содержания и переформулирование его в форме смысловых вех. Естественно, что переосмысление содержания и переформулирование возможны только в случае более или ме­нее глубокого понимания содержания.

Эксперименты А. Н. Соколова показали, что в качестве средств мышления, в частности средств переработки информа­ции в процессе смыслового восприятия, служит целый набор знаковых средств, обладающих разной степенью знаковости — см. идею Ю. С. Степанова о континуальном характере каче­ства знаковости в различных знаковых системах [Степанов 1971], организуемых в некоторую систему опосредователей ad hoc, являющуюся индивидуальной у каждой личности.

Понимание текста может быть представлено как решение задачи, т. е. как процесс мышления. Казалось бы, что вербаль­ный материал задачи обусловливает выбор исключительно вер­бальных средств решения задачи. Однако это не совсем так — при решении вербальных задач сохраняется общая закономер­ность: речевое мышление, объективация мыслительных процессов в языковых знаках, особенно при использовании полной формы внутренней речи, зависят в первую очередь от трудности, не­привычности решаемой задачи.

Использование полной формы внутренней речи, переходящей в беззвучное проговаривание или даже в громкую речь, часто сопровождаемую письменными фиксациями в языковых или иконических знаках, необходимо при решении трудных задач как средство фиксации и отчуждения промежуточных итогов. Фиксация промежуточных итогов мыслительной деятельности при решении трудных задач — это средство компенсации недос­таточности для конкретной задачи объема оперативной и крат­ковременной памяти человека, а также усиление контроля над совершаемыми умственными действиями, повышение уровня их сознавания.

Но даже развернутые формы внутренней речи, используе­мые, например, при беззвучном проговаривании текста автором перед тем, как он письменно зафиксирует свою мысль, часто являются сокращенными с точки зрения адресата сообщения, в то время как с позиции автора они достаточно развернуты.

Кстати, часто рукописи книг, оказывающиеся в руках лите­ратурных редакторов издательств, содержат фрагменты развернутой формы внутренней речи (развернутой с точки зрения автора и сокращенной с позиций адресата). Значительная часть труда литературных редакторов состоит в том, чтобы показать автору, что эти фрагменты, достаточно полные для интракомуникации, нарушают нормы, сформированные для текстов, предназначенных функционировать в межличностной коммуни­кации.

Приведем в качестве примера фрагмент текста, содержащий элементы внутренней речи, зафиксированные самим автором во внешней речи.

«Слабым местом всех каталогов положений звезд является их южная часть, которая не может наблюдаться на обсерваториях северного полушария. Точность положений южных звезд каталога, в том числе в основном, принятом в международных работах, фундаментальном каталоге К-4, в 4—5 раз хуже точ­ности положений звезд северного полушария. Поэтому остро встал вопрос об улучшении положений южных звезд» (из ру­кописи о развитии советской астрономии).

В этом фрагменте текста по крайней мере выделенные сло­восочетания южная часть и южные звезды должны быть развернуты до норм внешней речи: часть каталога, содержащая звезды южного полушария; звезды южного полушария или: звезды, видимые в южном полушарии.

Эксперименты А.Н.Соколова – предыдущая | следующая – Понятие денотата

Исследование речевого мышления в психолингвистике

Консультация психолога при личных проблемах