Кандидат психологических наук, арт-терапевт Е. С. Коротченко
Образная сфера в живописи и литературе. Визуальные аналоги литературных тропов (общее обсуждение – продолжение)
Рассмотрев примеры метафоры и других тропов, мы попытались расширить эту филологическую проблематику на более широкую семиотическую область, включающую визуальное искусство, сопроводив текст статьи многочисленными иллюстрациями, позволяющими обращаться к художественной интуиции в одном лице – читателя и зрителя. Глубокие мысли и наблюдения в этой области уже высказывались Ю.М. Лотманом (Лотман, 1973; 1994), В.В. Ивановым (Иванов, 1973; 1981), Н.Д. Арутюновой (Арутюнова, 1990), Дж. Лакоффом и М. Джонсоном (Ла-кофф, Джонсон, 1987). Особенность нашего видения этой проблемы заключена в том, что, будучи профессиональными психологами, мы рассматриваем фигуры тропов, в первую очередь, как ментальные операции, конструирующие психологический образ, вводящие его в целостный контекст (дискурс) ситуации, задающие его эмоциональную окраску и порождающие и акцентуирующие его смыслы.
“Искусство… обладает столь высокими художественными образами, цель которых заключается не только в том, чтобы быть самодовлеющим предметом бескорыстного удовольствия, но и быть орудиями ориентации человека в безбрежном море действительности, а также инструментом для ее творческого переделывания” (Лосев, 1995; курсив наш. – В.П., Е.К.).
В художественной литературе прием “отстранения” широко используется, например, в романах А. Камю, где события собственной жизни персонажа рассматриваются как бы со стороны и полностью отстранен-но. Например, в романе “Посторонний” главный персонаж, описывая предстоящую ему смертную казнь за свершенное убийство, переходит на эмоционально нейтральный “бихе-виоральный” язык: “Именем французского правительства мне должны отрезать голову” и т. д. В рассказе Н.В. Гоголя повествование по поводу получения чиновником долгожданного ордена ведется с позиции его собаки, не понимающей всей этой социальной символики и оценивающей орден с точки зрения съедобности/несъедобности.
В романе Ф. Кафки восприятие мира дается и вовсе глазами хищного насекомого, в которое превращается персонаж. Если прием “отстранения” позволяет снять эмоциональный накал воспринимаемой ситуации, деперсонализировать ее, то восприятие с иной точки зрения, с позиции иноязычного, инокультурного, инопланетного (как в “Солярисе” С. Лема) существа позволяет снять привычные формы категоризации ситуации, самого себя, мира. И не просто по-другому увидеть, а построить иные миры бытия, дать, как это обозначил Карлос Кастанеда (Кас-танеда, 2006), “иные точки сборки”.
Рассмотрение поэзии и живописи с точки зрения используемых ими ментальных операций, операциональных приемов работы со смыслами (выраженными, в частности, в тропах), необходимо требует расширения понятийного тезауруса филологических и семиотических понятий и введения в него в качестве рабочих таких понятий, как: “энергия”, “представление”, “эмпатия” и “сопереживание”, “синхроничность”, “измененные формы сознания”, “магия слова” и “магия образа”, “мысле-действие”, “мысле-образ”, “опредмечивание” и “распредмечивание” представлений фантазии, “построение художественных возможных миров”. А.А. Гостев полагает: “Многие люди не понимают, что их судьба зависит от содержания их воображения, что фантазии могут – к счастью или к сожалению – реализовываться непроизвольно. Дело в том, что образы формируют своеобразные “матрицы”, которые, притягивая психическую энергию человека, наполняются “жизненным материалом”. В результате создаются программы для реализации желаемого или нежелательного” (Гостев, 1998, с. 6).
Эта новая область изучения энергетики коммуникативного воздействия, возникающая на стыке видов искусства – поэзии и живописи, гуманитарной науки (философии, семиотики, лингвистики, языкознания, психологии, теории коммуникации) и естественных наук (физики, теории информации, проксемики, синергетики) ждет своих первопроходцев и исследователей.
Запись на приём к автору статьи, арт-терапевту Коротченко Е.А.