Таким путем пациент расщепляет психические содержания образа Я на “хорошие” (ассоциированные с родительским одобрением и приятием) и “плохие” (ассоциированные с наказанием и отвержением), затем “извергает”, проецирует “плохие” на терапевта, одновременно “впитывая” в себя его “хорошие” качества.

Спроецировав в Другого часть своего Я или “позаимствовав” ее от Другого, пациент становится с ним неразрывно связанным, поскольку только во взаимозависимости он способен компенсировать ущербность и самонедостаточность. Только относясь к терапевту не как к Другому, а как к части самого себя, как своей собственности, овладевая им, управляя им как собой (а собой, как им), пограничная личность достигает, пусть иллюзорно, подтверждения чувства самоидентичности, утратив при этом чувство индивидуальности — своего неповторимого своеобразия и автономности.

Совершенно очевидно, что описанный здесь паттерн терапевтических отношений, генез которых восходит к ранним младенческим фрустрациям, идентичен тому типу интра- и интерпсихических действий, который ранее мы назвали манипулятивными стратегиями защиты самоотношения, он “переносится” в ситуацию психотерапии в ответ на содержащиеся в ней элементы новизны, неопределенности, уже в силу этого представляющие угрозу хронически хрупкому и нестабильному образу Я. Цель их, как всегда, состоит в том, чтобы, завоевывая вновь и вновь “любовь” терапевта, в неразрывной эмоциональной связи черпать подтверждение постоянно находящимся под угрозой отвержения и утраты “частям Я”.

Инициируя манипулятивный стиль отношений с терапевтом, пациент неизбежно “кастрирует” не только образ Я, но и образ Другого. Отвергая силу и потенцию в себе, он приписывает терапевту всемогущество; отвергая собственное несовершенство и слабость, — дискредитирует терапевта; его “пустая” психосексуальная самоидентичность требует удостоверения через провокации сексуального возбуждения терапевта; недостаток уверенности в самоценности должен поддерживаться путем лести и “подкупа” терапевта.

Подведем некоторые итоги. Специфика контакта с пограничными пациентами в силу недоразвития или несформированности отношений привязанности со значимым другим и образовавшейся в Я “дыры”, “пустоты” состоит в целенаправленном систематическом использовании контрпереносных чувств как главной терапевтической альтернативы сверхзависимости. Благодаря эмоциональному отклику терапевта, воплощающемуся в вопрошании: Я Вас слушаю. Что это для Вас. Что с Вами происходит, сейчас, восстанавливается одновременно и оборванная связь со значимым Другим (в роли которого выступает терапевт) и прямая непосредственная связь с актуальными нуждами, потребностями и чувствами.

Напитав эмоционально голодного пациента вниманием, поддержкой и со-переживанием, терапевт на более поздних этапах терапии начинает активно конфронтироваться с базовым паттерном отношений зависимости. В терапевтическом контакте это означает отказ отвечать на манипулятивные стратегии общения путем разделения с пациентом чувств, которые возникают у терапевта в ответ на оказываемые на него давление и насилие. Поскольку на начальных этапах работы терапевт разделил с ним боль жертвы насилия, он приобретает право заявить протест против того насилия, которое “здесь и теперь” совершает над ним сам пациент.

Это — один из наиболее деликатных и ответственных моментов в терапии, так как есть риск, что пациент “услышит” обвинение и почувствует вину. От терапевта требуется искренность, точность и свежесть в передаче собственных чувств, когда он оказывается жертвой насилия со стороны пациента. Например, он может сказать о своем страхе потери самоуважения и доверия пациента, когда тот приписывает ему сверхмогущество, безмерно идеализирует его. Или терапевт отважится на признание, что попытки пациента сексуально соблазнить его находят отклик и ему тяжело переносить натиск собственных эротических чувств. Или в ответ на постоянную критику и дискредитацию профессиональных качеств он действительно начинает ощущать себя “кастрированным” и в таком состоянии его способность помочь пациенту реально поставлена под угрозу.

Иными словами, пациент вступает в новую стадию развития своего Я и отношений с терапевтом — ему приходится “встречаться” с терапевтом как с реальным человеком, а не как с “искаженными” “имаго” из своего прошлого.

В процессе терапии, заключительные этапы которого включают “раздачу долгов”; прощение и прощание с прошлым, пациент начинает видеть терапевта таким, какой он есть — без харизмы и тем не менее с уважением; без экзальтированной влюбленности и неизбежно сопутствующей ей идеализации, дискредитации — и с теплотой и сочувствием; он не требует чуда, он примиряется с несовершенством терапевта и какими-то его недостатками или даже просчетами. “Прощение” терапевта пролагает дорогу к прощению близких и примирению с ними. И, наконец, приходит пора (в идеально текущем процессе) прощения и примирения с самим собой. Отпадает необходимость собственными руками (манипуляциями) завоевывать, насилуя другого, самоценность, она остается и тогда, когда пациент и терапевт прощаются друг с другом.

Этап прощания в терапии имеет свои задачи и трудности. В опыте пациента был прочно запечатлен прошлый паттерн сепарации, характерная черта которого — разрыв, внезапность и внутреннее непонимание логики и причин его. Альтернативные травматическому опыту, терапевтические отношения сепарации отвечают взрощенным потребностям самого пациента. Со своей стороны терапевт, оставаясь “в доступности”, разделяет с пациентом свои собственные амбивалентные “родительские” чувства радости и печали.

Позволю привести здесь стихотворение одной из наших пациенток, в котором нашли отражение эти противоречивые чувства: “Кто не мечтал жизнь заново прожить? И вот она, вторая жизнь! Бесценный дар держу я в трепетных руках, Не Божий дар — творенье женщины, Рожденное в муках. Второю матерью должна я Вас назвать, Благословенье Ваше воспринять, И верной дочерью для мира стать. И вот она, вторая жизнь! Как ею мне распорядиться? Как правильно ее прожить, В ошибках первой чтоб не повториться?”

В заключение еще раз подчеркнем ряд моментов, важных для понимания стратегии терапевтического процесса с пограничными пациентами. Вкратце очерченную здесь модель можно назвать терапией со значимым Другим. Ее зерно заключается в создании условий, позволяющих пациенту пройти путь, уподобленный этапам развития отношений привязанности-сепарации. Опыт прожитых им в терапии отношений и его динамика полностью или частично отсутствовали в прошлом, а потому не развиваются в настоящем. Терапия, таким образом, позволяет пациенту пережить в настоящем эмоциональный опыт, которого он был лишен в прошлом. Именно это мы имеем в виду, называя терапевтические отношения моделью “до-родительствования”.

Модели психотерапевтических отношений – предыдущая | следующая – Рекомендованная литература

Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях

Консультация психолога при личных проблемах