6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

А. Взаимоотношения терапевтических моделей.

Поскольку невротические, психотические и психосоматические расстройст­ва могут рассматриваться как сужение реальных отношений, то четыре формы переработки конфликтов становятся ведущей терапевтической линией. Мы раз­личаем формы переработки конфликтов и реальных отношений, которые были гипертрофированы, высокодифференцированы и привели к резко выраженной односторонности, и формы, которые превратились в конфликтный потенциал, поскольку не существовало возможностей для их развития. Иными словами, че­ловек заболевает не только от того, что он пережил, но и от того, что он не смог пережить, если заложенные в нем способности не имели необходимых условий для развития. Конфликтные диспозиции развиваются, накапливаясь в форме незамет­ных наслоений микротравм, которые соответствуют устоявшимся семейным и пе­реработанным в семье общественным концепциям. В соответствии с этим, мы изо­бражаем четыре формы переработки конфликтов в виде двух равнозначных, или комплементарных схем (рис.10).

Эта схема представляет типичную форму подверженности конфликтам, ко­торая объяснима с точки зрения индивидуального развития, при помощи четырех моделей для подражания и содержательно описывается в дифференциально-аналитическом опроснике. Эти функциональные взаимоотношения моделей, могут быть наглядно продемонстрированы на конкретном примере. Бизнесмен 34 лет, который, прежде всего, стремился сохранить импозантность, после многолетних попыток лечения у других психотерапевтов попал на прием ко мне. Он жаловался на функциональные сердечные расстройства, повторяющиеся боли в желудке и чувство страха, который был, прежде всего, страхом перед неудачей. До сих пор терапия затрагивала, прежде всего, психосоматическую переработку и, связанную с профессиональной деятельностью, проблематику достижения. В русле представ­ленной модели мы расширили терапевтический спектр: на первом месте в пробле­матике находилась деятельность как форма переработки конфликтов. Его жизнь, сколько он себя помнил, строилась вокруг достижений. Идеальный образ, создан­ный им для самого себя, определялся понятиями успеха, активного, требователь­ного и бескомпромиссного бытия. Это нарциссическое желание неоспоримого со­вершенства, шло рука об руку с глубоким страхом оказаться несостоятельным. При заполнении опросника отрицательное значение в репертуаре его возможностей по переработке конфликтов имели сферы тела, контактов и фантазий. Несмотря на то, что это внесло большой вклад в динамику его конфликта, пациент этого не осо­знавал. Они как бы находились на окраине его действительности и не представля­ли интереса, они были недостаточно развиты и порождали, в свою очередь, трево­гу. Это можно объяснить с точки зрения моделей для подражания, которые опи­сывают пережитые в детстве семейные отношения. Они проявились, как страхи и чувство утраты. Достижение было перенято в качестве направляющего стимула. В отношении проблематики достижения для пациента как бы произошло слияние с образом его отца. Напротив, дефицитарные сферы стали оказывать влияние на потенциал потребностей пациента, который, подходя теологически, проявился в возникновении симптомов. Оба родителя больного были трудолюбивы и активны. Они внушили ему, что эмоциональное удовлетворение можно получить только в активности и достижениях. Контакты семьи достаточно ограничены. Если они выходили за пределы семьи, то это были производственные контакты. Прочее об­щение было «глупой затеей» или избегалось в силу опасений возможного соперни­чества. При этом, идеальным образом служило представление о таком товарище, который мог бы бескорыстно помочь нашему больному, если бы у него возникли сложности на работе или он не смог чего-то добиться. В то же время, он критичес­ки относился к этому идеальному образу, поскольку все-таки такого не существо­вало, и прежде всего потому, что он боялся, будто в результате его привязанности к другим людям сможет пострадать его независимость и бескомпромиссность.

Достижение было нарциссически компенсаторно гипертрофировано. Оно было той сферой, в которой пациент мог реализовывать свои желания и представ­ления согласно концепции грандиозного Я. В отношении собственного организ­ма, межличностных контактов и фантазий, которые не соприкасались со сферой достижения, сформировалась при этом неудовлетворенная потребность. В этих областях он был особенно уязвим.

Для своей защиты, в воображении, он создал себе грандиозного друга, кото­рый никогда не смог бы его разочаровать, который — «как хороший отец» — смог бы вынести, если больной оказался бы несостоятельным и слабым в своей деятельности. В то же время, эта фантазия отвергалась как нереалистичная, и он отказывался от усилий построить реальные устойчивые отношения. Наконец, ни­кто уже не мог соответствовать его вымышленному идеалу и оправдать его ожида­ний.

Из актуальных способностей на первом плане стоят деятельность, бережли­вость, аккуратность, пунктуальность и обязательность. Они обнаруживаются в концепциях, которые проявляются в его жизненном стиле, которые он называл своими мотивами, и в которых складывалось его восприятие.

Конфликтная ситуация может, таким образом, быть представлена так, как на рис. 11.

Терапевтическая стратегия была направлена в первую очередь на неразвитые сферы, которые могли быть заново переработаны с точки зрения перевоспитания (расширение цели в отношении к своему телу, межличностным контактам и вооб­ражению). Параллельно с этим проводился анализ гипертрофированных жизнен­ных областей, причины которых были разъяснены пациенту.

Поиск самоутверждения – предыдущая | следующая – Описание пациента

Психосоматика и позитивная психотерапия