Он вспомнил, что его сексуальные потребности всегда отрицались и от­вергались в семье. Хотя там беспорядочные сексуальные связи дяди, тетки, отца и т. д. не были секретом, мать всегда, в особенности с началом пубертат­ного периода, когда он перестал быть красивым маленьким мальчиком, с воз­мущением дистанцировалась от малейших упоминаний о сексуальности. Отец пугал его венерическими заболеваниями, внебрачными детьми и гомосексу­альными соблазнителями. Дядя же, по существу содержавший гарем, сердил­ся и ревновал, когда пациент в возрасте 12 лет однажды танцевал с матерью на одном из семейных торжеств. Он сам никогда не испытывал удавшегося поло­вого контакта. Его связи с женщинами старше себя, в которые он начал всту­пать со студенческих лет, сопровождались для него одновременно чувством наслаждения и болезненного унижения. Его фетишизм и визиты к проститут­кам вновь приводили его в унизительные и опасные ситуации; единичные го­мосексуальные конфликты пугали и отталкивали его. Отношения с женой, которые он обозначал как удовлетворительные и товарищеские, сексуально практически ничего не значили. Его жена страдала дурно пахнущей экземой области гениталий и головы.

Проработка диффузности его сексуальной идентичности сначала сопро­вождалась бурным поведенческим отреагированием пациента. После оконча­ния сеанса терапии он выискивал проституток, носивших туфли с пряжками, которыми он предлагал им наступать на свой половой член. Лишь в такой форме психодраматически представленной и вытесненной кастрации он мог испы­тать оргазм. Таким образом он потерял много денег и подвергался насмешкам проституток, когда при попытках совершить обычное сношение оказывался импотентом. В остальном его поведение носило черты выраженного вуайеризма. Он часто довольствовался долгим наблюдением за проститутками или рассматривал витрины обувных магазинов, испытывая оргазм от одного вида туфель с пряжками.

Он с облегчением почувствовал, что его поведение не встречает морали­зирующего порицания терапевта, который с участием отнесся к его тревоге и социальной изоляции, вынуждавшей получать сексуальный опыт лишь в та­кой унизительной форме. Потом он впервые начал рассказывать о своих снах в ходе анализа. Во сне. проработка которого стала поворотным пунктом тера­пии, он видел элегантного молодого человека в придворном платье «времен королевы Луизы». На нем были облегающие панталоны белого шелка с чулка­ми и богато украшенные туфли с пряжками. Под одеждой угадывался половой член. Вдруг он заметил, что это не мужчина, а сама королева Луиза. При этом он проснулся в сильной тревоге. Его ассоциации показали, что королева Луи­за представляла его мать. В этой связи он вспомнил, что ребенком всегда пы­тался заглянуть матери под юбку, чтобы выяснить, есть ли у нее половой член. В связи с туфлями с пряжкой он вспомнил бабушку, качавшую его на коленях. При виде ее раскачивавшихся туфель он испытывал возбуждение. Постепенно с помощью дальнейших ассоциаций он смог узнать, что туфли с пряжкой пред­ставляли фантазируемый половой член матери, который он всегда искал в своих навязчивых перверсных действиях. Неосознаваемая идентификация с мате­рью стала отчетливой, когда он вспомнил, что его мигренозные головные боли, которые часто испытывала сама мать, непосредственно предшествовали сек­суально перверсным действиям. Перверсный акт был для него, таким обра­зом, единственной возможностью освободиться от головных болей. Здесь стало видно, что его перверсия явилась попыткой отграничиться от интернализованной матери, которая одновременно идеализировала его и бросала в труд­ную минуту.

Он всегда подчеркивал, что воспринимает женщин лишь как придаток туфель с пряжками, и теперь смог понять, что сам, в качестве «маленького кавалера», был «вещью-объектом» и придатком матери. Решающим вопро­сом, который он постоянно задавал своим перверсным поведением, был воп­рос о собственной сексуальной идентичности. «Позволено ли мне быть эле­гантным мужчиной в придворном одеянии и туфлях с пряжками, или я должен воспринимать себя королевой Луизой с половым членом? Позволено ли мне быть мужчиной и отграничить себя в качестве такового, или я должен функционировать как половой член матери, идеализируемый маленький ка­валер, любовник на содержании у пожилых женщин?» Вопрос о праве на собственную идентичность и ее отграничение встал на этой фазе аналити­ческого процесса ввиду симбиотической потребности пациента в зависимо­сти как первоочередной, в сравнении с эдипальным кастрационным стра­хом, также проявлявшимся в его описанном перверсном поведении. Он сто­ял в центре проработки страха.

Из ассоциаций пациента стало ясно, что королева Луиза из сна представ­ляет также аналитика, воспринимаемого в переносе как мать. Пациент смог понять, что его перверсное отреагирование связано также со страхом, что вос­принимаемый в переносе как мать аналитик может отказать ему в праве на мужскую идентичность и требовать от него, чтобы он оставался несамостоя­тельным придатком, «вещью-объектом». Поэтому вопрос во сне был направ­лен также и к аналитику: «Вправе ли я быть самим собой? Вправе ли я отгра­ничить себя от аналитика?» Аналитик получил в переносе для пациента функ­ции Сверх-Я и воспринимался как олицетворение его враждебных и недиффе­ренцированных требований. Для динамики его симптоматического поведения центральное значение, которое имел затронутый здесь конфликт идентичнос­ти пациента, проявилось и в том, что после проработки сна он впервые ока­зался в состоянии иметь удовлетворяющий сексуальный контакт с женщиной, с которой познакомился в своей фирме. Он сказал, что впервые почувствовал себя мужчиной. В особенности его радовало то, что с ней он мог не только иметь сексуальные отношения, но и разговаривать на взаимно интересующие темы. Его перверсная симптоматика и мигренозные головные боли исчезли. Позже ему удалось сформировать адекватные половые отношения и со своей женой, психосоматическое заболевание которой после этого редуцировалось.

Его первоначальная полнота исчезла уже в начальной фазе терапии. После транзиторного усиления в ходе переноса приступы обмороков и болей в облас­ти сердца перестали появляться, отчетливо снизились проявления гастрита. Почечные колики перестали быть регулярными и не требовали госпитализа­ции. В целом психосоматическая симптоматика, которая, за исключением обмо­роков, аналитически не прорабатывалась, исчезала по мере того, как пациент мог найти и принять участие и поддержку в проблематике своей идентичности.

В ходе терапии последовательно повышалось его служебное положение. Он был назначен руководителем отдела. Однако он страдал оттого, что колле­ги с дипломом имели перед ним преимущество, несмотря на более низкую, с его точки зрения, квалификацию по сравнению с ним. Ему удалось получить длительный отпуск для завершения учебы; дипломная тема была связана с работой в фирме. На этом этапе анализ был завершен.

Зависимость пациента от терапии – предыдущая | следующая – Проработка агрессии

Психосоматическая терапия. Оглавление