Ступень 2: инвентаризация

Я как бы невзначай перевел разговор на другую тему: «Как Вы вероятно зна­ете, я родился в Иране и учился в Германии. При этом я интересовался тем, каки­ми способами перерабатывают свои проблемы и трудности представители различ­ных культур». Я показал ему модель четырех сфер переработки конфликтов (рис.23), коротко пояснил ее и спросил: «Как Вы решаете свои проблемы?» Он ука­зал пальцем на сферы тела и фантазий, сказав: «Так».

Я обратился к его жене и попросил представить ее сферы переработки конфликтов. Она выбрала сферы контактов и фантазии и пояснила: «Я очень ценю общение, в том числе обще­ние с моим мужем. Мы с ним целыми днями вместе, все что я делаю, я обсуждаю с ним. С другими людьми я общаюсь немного раньше, когда мы еще оба работали, было так же.

Мой муж по вечерам был таким усталым, что я не могла доставлять ему такое беспо­койство, как посещение гостей». О сфере фантазий она ничего не сказала, но своей улыб­кой и смущенным взглядом в сторону дала понять, что эта сфера ей хорошо знакома.

В разговор вступил ее муж и стал рассказывать о том, как много он раньше был занят на работе, а теперь из-за болезни не в состоянии работать. Однако он еще не совсем отошел от дел и ведет деловую переписку прямо с больничной койки. Кроме того, он теперь стал много читать. Он указал на окружавшую его медицинскую литературу.

Я подвел итог обсуждению четырех форм переработки конфликтов: «Вы хорошо раз­вили сферы фантазий и тела. Со своей женой Вы совпадаете прежде всего в сфере фантазий. Две другие сферы, по всей видимости, не очень много значат для Вас». Пациент ответил мне: «Как я могу что-то сделать, если я болен».

Я продолжил: «Все свои силы, энергию и усердие Вы направляете на свой организм. Даже то общение с людьми, которое у Вас есть тоже служит Вашему телу: Ваша жена, кото­рая ухаживает за Вами, врачи, персонал больницы и т.д. Ваша жена, как Вы сами вырази­лись еще более укрепила Вашу концепцию». Все присутствующие дали мне понять, что согласны с таким подходом.

С этого момента я начал работать над выяснением базового конфликта. «Каким был девиз Вашей семьи? Что-то вроде: «Что подано на стол, то должно быть съедено!», «Если ты что-то можешь, тогда ты из себя кое-что представляешь!» или «Что скажут люди?» Он не назвал никакой концепции, но указал на сферу достижение/деятельность и сказал: «Это было важным. Моя мать прежде всего ценила именно это. Плохих оценок у меня не быва­ло. На работе я достигал всего, чего хотел. Раньше я был на очень хорошей должности. С тех пор, как я заболел многое изменилось. Я стал самостоятельным финансовым макле­ром». Здесь обнаружилась взаимосвязь с выгодой от болезни. В лице своих врачей пациент собрал вокруг себя потенциальных клиентов, которым он мог предложить недвижимость или долевое участие. Так он из несчастья сделал добродетель, которая до сих пор сводила на нет все терапевтические усилия. Наконец, его заболевание приобрело смысл, даже не­смотря на то, что приносило страдания. Обнаружились также признаки вторичной выгоды от болезни: своими симптомами и деньгами он обязал многих людей заботиться о нем и подчинил их своим невзгодам. Когда я спросил его о любимых авторах, он сразу же назвал Шопенгауэра и Ницше: «Жизнь бессмысленна, а бессмысленное вечно». Эти слова означа­ли, что жизнь — это только страдания, что больной последовательно с пугающей на­стойчивостью показывает на своем примере. Ничего более жизнеутверждающего он не мог вспомнить, так как читал только подобные нигилистические книги, поскольку они каза­лись ему самыми честными и подлинными.

Его жена и врач внимательно слушали нас. Я продолжал работу с больным используя его доверие и открытость в лечебных целях. Теперь мы вплотную подо­шли к обсуждению эмоционально значимых отношений с его родителями, сестрой, отношений между родителями, отношений с другими людьми и наконец, его взгля­дов на религию и мировоззренческие вопросы.

Он с большой любовью относился к своей матери. Отец часто бывал в служебных по­ездках и вел себя нередко, как деспот. Отец часто запирал его в туалете. Из-за любой мело­чи отец ругался и кричал. В то время как сестра его была любимицей отца, у него лучше сложились взаимоотношения с матерью. Она была очень терпелива и внимательна с ним. Смерть его родителей, одного за другим, была для него шоком. Он был в больнице и когда умирал отец, и когда умирала мать и не мог прийти на похороны. Но в разговоре он неодно­кратно говорил, что очень сожалеет об этом. Ему было больно видеть, как несправедливо семейные тираны обходились с его матерью. Между родственниками матери и его отцом часто возникали противоречия и он как бы всегда находился между двух огней, так как дядя поддерживал его материально, а отец всегда искал солидарности с ним.

Матери всегда нравилось приглашать гостей, однако отец хотел тишины и покоя и мать всегда уступала ему, это было ее стилем поведения во всем. Вероятно, это и было при­чиной того, что она ни с кем не спорила и не конфликтовала. Раньше он позитивно относил­ся к религии, но сегодня он стал нигилистом, в то время как его жена стала интересоваться этими вопросами. «Когда так долго болеешь и видишь столько несправедливости в мире, то теряешь всякую веру».

Казалось, что больной воплотил в себе несколько близких людей из своего детства: уступчивая, заботливая мать, которая постоянно читала в медицинских книгах о том, что болезнь сына – это что-то нехорошее; строгий отец, который считает религию бессмыслицей и развенчивает несправедливости этого мира; пред­приимчивый дядя, способности которого отвечали его же деятельности и усердию. Все они заботились о нем, который благодаря своей болезни стал центром всего происходящего. Наряду с этим обществом у него была жена, которая была пре­красным портретом его матери, и все врачебное собрание вокруг него чем-то напо­минало хорошего отца, который заботился о нем, но к которому, однако, доверие не столь велико, чтобы полностью на него положиться.

Психосоматика и позитивная психотерапия