Анализ аргументов для доказательства тезиса о множественности знаковых опосредователей мышления целесообразно начать с мыслительных актов, объектом которых был вербальный материал. В отечественной литературе такую возможность предоставляет работа А. Н. Соколова «Внутренняя речь и мышление» [1967].
Экспериментальный материал, полученный А. Н. Соколовым и содержащийся в этой книге, заслуживает пристального внимания. Развитие представлений о внутренней речи, речевом мышлении, порождении речевого высказывания позволяет несколько иначе интерпретировать экспериментальные данные по сравнению с интерпретацией самого Соколова.
В экспериментах А. Н. Соколова по восприятию речи в условиях помех наблюдалась мгновенная амнезия: испытуемые не могли воспроизвести прослушанный текст, если они были лишены возможности повторять его про себя во внутренней речи в процессе его восприятия.
Иначе говоря, запоминание воспринятого на слух текста происходило только в результате переработки воспринимаемого материала. В ходе этой переработки выделялась система смысловых вех, которая служила мнемическими опорами при воспроизведении.
Система смысловых вех, формируемая во внутренней речи, выполняла свою функцию только в том случае, если она образовывала иной связный «текст», отображавший текст услышанный. В этом связном «тексте», формируемом во внутренней речи,, телами знаков служили слуховые образы слов (превратившиеся в тела иных знаков), значениями этих знаков становились фрагменты обобщенного смысла текста. Слова внутренней речи, представленные слуховыми образами, своими фрагментами,, образами обозначенных предметов, лишь в интроспекции остаются словами конкретного языка, что провоцирует квалифицировать подобные процессы смыслового восприятия как вербальное мышление; на деле же эти слова образовывали знаковую систему ad hoc, значением знаков становились фрагменты обобщенного смысла текста. А. Н. Соколов описывает построение этой новой знаковой системы ad hoc следующим образом.
«… Ни слуховые образы слов, ни зрительные образы предметов сами по себе еще не вели ни к осмыслению слушаемой речи, ни к ее закреплению. Образы оказывались очень мимолетными и фрагментарными, цельной картины они никогда не создавали. Более того, если образы и замечались, то только в момент слушания и почти никогда — при воспроизведении, большая часть их к тому времени оказалась утраченной.
…Образы становились средством закрепления у наших испытуемых обычно только тогда, когда им предшествовало предварительное обдумывание, обобщение и т. д., т. е. когда они становились носителями общего смысла текста (разрядка наша. — Е. Т., Н. У.). В таком случае образы не столько возникали сами собой, сколько произвольно создавались испытуемыми. Но это уже было не простое эхо, не простые последовательные образы вообще, это были образы, создаваемые в результате обобщения, это были обобщающие образы».
В связи с этим вспомним, что закрепление смысла требовало от испытуемых «некоторого дополнительного психического акта — нужно как-то домыслить, сконцентрировать, связать в одну точку. В таком случае образы, если они действительно становились средством закрепления (т. е. действительно становились знаками ad hoc.— ТН. У.), не могли не расширять своего первоначального значения, становясь носителями общего смысла текста» [Соколов 1967, 92—93].
Экспериментальный материал, полученный А. Н. Соколовым, показывает, что для воспроизведения текста, воспринимаемого на слух в условиях помех, испытуемый создает новую знаковую систему ad hoc, служащую ему для формирования мнемических опор. Эта знаковая система, хотя и восходит к словам естественного языка, является уже иной знаковой системой. Происходит разрыв сторон знака: с телом знака, которое имеет некоторое сходство с телом знака конкретного слова, соединяется новое значение — фрагмент логической схемы текста. Употребляемый, хотя и с оговорками, в таких случаях термин «слово» вводит в заблужение — это уже не слово естественного языка, а новое тело нового знака (правда, своим происхождением связанное со словом). В подтверждение этой мысли сошлемся еще раз на А. Н. Соколова.
Он пишет: «Мы полагаем, что, несмотря на невозможность произнесения слов, логическая схема в наших экспериментах строилась все же при помощи слов, только крайне сокращенных, иногда трудно уловимых намеков на слово. Говоря точнее, здесь не было слов в их грамматическом значении, а лишь некоторые элементы артикулирования, которые становились носителями общего смысла. Это предположение, как нам кажется, подтверждается многими данными… Испытуемая Р. замечала, что, воспроизводя содержание текстов, она иногда произносила про себя только одну или две первые буквы слова. Так, например, слушая в одном из текстов перечисление скульптур М. М. Антокольского, она закрепляла их либо зрительным образом (например, скульптуру «Иван Грозный»), либо отрывком слова (Сократ как Со.., Петр как Я… и т. д.). В последнем случае нет полных слов, слово сокращается до одной-двух букв. Внутреннее слово здесь перестает быть словом в его грамматическом значении, хотя не только сохраняет, но и еще более усиливает свою функцию обобщения, становясь нередко носителем общего смысла текста» [Там же, 94].
Представляется, что трактовка средств переработки слышимого текста в систему смысловых (мнемических) опор как знаковой системы ad hoc не противоречит выводам А. А. Соколова; напротив, его указание на то, что тела знаков ad hoc становится носителями «логической схемы материала», «общего смысла текста», поддерживает такую трактовку.
Хотя А. Н. Соколов настаивает на том, что мыслительные процессы, в которых происходит обработка воспринимаемого на слух текста в условиях помех, это все-таки не есть мышление без слов, но те знаки, которые используют испытуемые, не есть слова естественного языка, а индивидуальные знаковые средства, восходящие в своем происхождении к словам.
Полиморфность мышления – предыдущая | следующая – Формы внутренней речи
Исследование речевого мышления в психолингвистике
Консультация психолога при личных проблемах
м. Кузнецкий мост
Адрес:
Москва, Неглинная улица, дом 14/1А
Телефон:
Часы работы :
