Следует, однако, иметь в виду, что подобное отражение душевной жизни в болезни через функциональные компоненты синдрома – это отнюдь не единственная форма проявления эмоционального напряжения в динамике патологических процессов. Иногда, – а, возможно, и наиболее часто, – результатом напряженного переживания является органический сдвиг, не имеющий по своему характеру никакого отношения к психологическому содержанию переживаний. В таких случаях выступает на передний план закономерность зависимости последствий напряженных переживаний от функционально-морфологического состояния физиологических систем на момент переживания. Эта зависимость хорошо вписывается в концепцию т. н. “второго удара”, по А. Д. Сперанскому, и можно было бы привести неограниченное количество экспериментальных и клинических доказательств того, что при избирательной преморбидной ослабленности (индивидуально приобретенной или унаследованной) определенной физиологической системы именно эта ослабленная система преимущественно вовлекается в патологический процесс, независимо от того, каким является психологическое содержание соответствующего эмоционального конфликта у человека или каков характер экспериментальной “сшибки” условных рефлексов у животного. Легко понять, насколько веским доводом в пользу не только существования, но и, по-видимому, даже преобладания психологически неспецифических отношений между эмоцией и синдромом являются подобные картины. Для скорее эффективных, чем глубоких идей “символизации”, “языка тела” и т. п. в их рамках места, очевидно, не остается вовсе.

Даже если мы ограничимся сейчас, рассматривая связи, существующие между психологическими факторами и соматическими сдвигами, напоминанием только трех упомянутых выше их видов (псевдосимволика в условиях истерического расстройства; влияние на “судьбу” болезни функциональных компонентов, входящих в структуру органического синдрома; непосредственный органический отзвук душевного потрясения, возникающий по принципу “второго удара” в понимании Сперанского), то и тогда будет достаточно ясно, насколько сложна и внутренне противоречива проблема психосоматической связи. Но, конечно, этими тремя видами разнообразие существующих здесь отношений не ограничивается. Психосоматические отношения детерминации гораздо более полиморфны, и поэтому не удивительно, что и в западной и в советской литературе в последнее время во все возрастающей степени приковывается внимание к самым разным их аспектам.

Советскими исследователями недавно, например, обсуждался вопрос о весомости этих детерминаций, о роли, которую эмоционально напряженные переживания играют в провокации болезней, сопоставительно с другими этиологическими факторами. Как иллюстрацию выводов, к которым приводят подобные исследования, мы напомним докторскую диссертацию В. М. Губачева (1975). В ней было показано, что в ряду “факторов риска” острой ишемической болезни сердца “вес” фактора эмоционального напряжения превышает сумму “весов” остальных факторов, взятых совокупно. В материалах настоящей монографии представлена, с другой стороны, работа (Е. Я. Лунц, 1976), посвященная проблеме возможностей прогноза возникновения психосоматических расстройств и дополняющая в некоторых отношениях данные широко известных прогностических исследований Виттковера, Поллока, Вайнера с соавторами, Мирски и др. В результате этого исследования подтверждена и уточнена возможность прогнозирования, при определенных условиях, развития язв желудка и двенадцатиперстной кишки на основе данных обследования, проводимого с помощью проективных тестов.

(7) Сказанное выше достаточно убедительно говорит в пользу практической важности исследования психосоматических отношений и фактической выполнимости подобных работ при существующем на сегодня уровне развития методик. Нет недостатка и в общих идеях, которые будут, по-видимому, направлять все это течение мысли в ближайшие годы. Мы хотели бы в заключение настоящей статьи коротко остановиться именно на этом особенно важном в плане дальнейших перспектив теоретическом моменте.

Концепция психологической установки Д. Н. Узнадзе смогла сыграть столь заметную роль в развитии советской психологии потому, что ею была предложена фундаментальная категория – понятие установки, – открывшая путь к пониманию наиболее сложной, наиболее труднопостижимой стороны поведения человека – активности и целенаправленности разных форм его деятельности. В теоретическом отношении круг вопросов, поднятых и заостренных Д. Н. Узнадзе еще в 20-х-30-х гг., предварил и облегчил постановку проблем, поставленных несколько позже другими выдающимися советскими исследователями: П. К. Анохиным и Н. А. Бернштейном, вошедшими в историю советской науки как создатели теории физиологии активности (Н. А. Б.) и концепции функциональных систем (П. К. А.), И. В. Давыдовским, который впервые в истории общей патологии поставил (в последних своих работах) основные категории этой дисциплины в связь с идеями психологии, А. Д. Сперанским, одним из наиболее талантливых учеников Павлова, стимулировавшим дальнейшее оригинальное развитие концепции нервизма.

Возникшие на основе всех этих родственных подходов тесно друг с другом связанные представления довольно быстро дали о себе знать и за рамками психологии, физиологии и общей патологии. Их проникновение в клинику, начавшееся еще в 50-х гг., шло широким фронтом, было стремительным и плодотворным. Основная идея, подсказанная ими в аспекте клиники, заключалась в указании на зависимость течения болезни от активности отношения больного к своему страданию, к собственному внутреннему миру и ко всей окружающей его объективной среде.

 

органический – предыдущая | следующая – психическое

Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том II

консультация психолога детям, подросткам, взрослым