У Ж. Лакана мы находим интереснейшее рассуждение о том, что такое психоаналитическая психотерапия [10]. В качестве примера он рассматривает ответ, который дает на данный вопрос один из крупнейших авторитетов современного психоанализа, предлагающий в виде клинической иллюстрации случай истерического мутизма у маленькой девочки. На многих страницах он расписывает психоаналитическое толкование этого случая, объясняет его причины и пр., считая, видимо, что сами эти понятия и этот тип рассуждения и составляют суть психоаналитической терапии. Все это вызывает у Ж. Лакана иронию. Он утверждает, что психоанализ заключается вовсе не в этом, не в данном, сколь угодно глубоком и изощренном объяснении немоты этой девочки, а в том и только в том, чтобы она перестала молчать и заговорила. Это и будет, по мнению Ж. Лакана, реальным преодолением тех сопротивлений, которые обусловили данный симптом.

Как бы в продолжение этого парадокса и в завершение нашего психотерапевтического экскурса в жизнь героев Ф.М. Достоевского, напрашивается вывод: адекватная “терапия” Ивана Карамазова может начаться только с его воздержания от отцеубийства, а уж если оно произошло, то с раскаяния.

Недавно нам довелось наблюдать видеозапись одной консультативной сессии. Проблема, с которой обратилась клиентка – двадцатилетняя женщина, студентка гуманитарного вуза – состояла в ее крайне запутанных отношениях с родителями и мужем. Ее, замужнюю женщину, постоянно, по разным поводам тянуло в родительский дом, и она всегда с большой тревогой покидала его. Ее консультант, строго следуя одному из методов гуманистической психотерапии, помогал ей разобраться в своих чувствах, он внимательно слушал ее, исключая любые вопросы на уточнение фактической стороны дела, а также вообще воздерживался от любых словесных реакций с использованием иных – не присутствующих в речи клиентки – лексических единиц.

Эта процедура действительно помогала ей открывать все новые нюансы в ее отношении к родителям, к мужу, к себе, к своему “другу” (который был до мужа) и т.д. Консультант великолепно демонстрировал суть данного метода, не допускающего ничего внешнего, ограниченно-пристрастного во взаимодействии с клиентом.

Для этой клиентки происходящее было в равной мере интересно, приятно и безопасно. И – смеем думать – в той степени, в какой она действительно хотела решать свои проблемы, в той же степени это консультирование было и бесполезно (и наоборот).

Сами по себе душевные содержания, сколь бы глубоки они ни были, могут анализироваться бесконечно, они могут дробиться этим анализом на новые и новые “осколки”, а в них, в свою очередь, могут обнаруживаться все новые оттенки. Как говорилось выше, реальный смысл им сообщает конечная целостность, в которую они “вливаются”. Человеку иногда очень не хочется видеть эту целостность, а тем более называть ее своим именем.

Так, например, молодая женщина может вовсе не хотеть признаться в том, что она не любит своего мужа, что она не может ему простить, что он не такой, скажем, как ее предыдущий “друг”, что она вообще не очень способна любить и вместе с тем ее пока вполне привлекает позиция замужней дамы.

Чтобы не говорить обо всем этом с психологом, не жалко потратить очень много времени и денег. Но если все же удастся поговорить об этом, то, значит, есть шанс, что удастся и измениться.

Вернемся к проблеме продолжительности консультирования. Мы пытались показать, насколько важна для психолога, психотерапевта способность видеть своего клиента в адекватной философско-антропологической перспективе. Чтобы среди множества фактов, проблем, внешних и внутренних обстоятельств клиента увидеть главное, ключевое – хотя, казалось бы, рядоположенное с другими – некоторое намерение (поступок, проект, мечту, более или менее сознательную установку) и обратиться к этому, вместе с клиентом это “поставить под вопрос”. Для всего этого не требуется много времени. Тогда и возможности клиента по разрешению его проблем становятся существенно иными. Тогда адресация к данному уровню душевной жизни не есть адресация к чему-то внешнему, поверхностному, бессильному, компромиссно-лукавому, но к подлинной сердцевине – к стержню проблем данного человека. К этому стержню сходятся все его разнообразные психические элементы, его проблемы и бессознательные комплексы, все перипетии его психологической и духовной истории. И именно в способности “поставить себя под вопрос” и воспринять соответствующую провокацию психолога – его толкование, рекомендацию или молчание, в конечном счете и состоят потенции клиента к самоизменению, самоопределению, исцелению, словом -к нормализации своей жизни и решению своих проблем.

В свою очередь, невнимание к этой стороне душевной жизни, заведомое исключение данной реальности из области профессионального интереса никак не приближают практического психолога к тому замечательному, неожиданному в своей мудрой простоте малышу из андерсеновской сказки о голом короле, но скорее ставят его в один ряд с хитроумными “ткачами-модельерами”.

1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов. Россия, 1979.

2. Гринсон Р. Практика и техника психоанализа. Новочеркасск, 1994.

3. Копьев А.Ф. Психологическое консультирование: опыт диалогической интерпретации // Вопр. психол. 1990. № 3.

4. Копьев А.Ф. Диалогический подход в консультировании и вопросы психологической клиники // Моск. психотер. журн. 1992. № 1.

5. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1976.

6. Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М., 1994.

7. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

8. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство. Избранное. Т. 1. Лондон, 1969.

9. Эриксон М. Семинары Милтона Эриксона. М., 1994.

10. Lacan J. The four fundamental conceps of psychoanalysis. L., 1978.

психическое содержание – предыдущая

К началу статьи Копьёва А.Ф. Между свободой и необходимосью:к методологии краткосрочного психологического консультирования