На эмоциональную неуверенность в отношениях с матерью и прочими всегда занятыми собой взрослыми пациент реагировал разного рода болезня­ми. С 3 до 20 лет он страдал рецидивидующим тонзиллитом, вызывавшим необходимость постельного режима и приносившим ему бурную заботу мате­ри. Его контакты со сверстниками были нерегулярными и часто нарушались постоянными переездами. На начало школьных занятий в возрасте шести лет он ответил тяжелым воспалением легких. Пребывание в больнице сопровож­далось сильным страхом. В школу он ходил неохотно и учился посредственно. Однако его трудности сосредоточения и апатичность оставались незамечен­ными. Саму школу родители не воспринимали всерьез. Когда пациент позже начал сближаться с учителем, которого уважал и чувствовал, что тот его пони­мает и отличает, на его формирующиеся духовные интересы родители реаги­ровали насмешкой и отверганием. С интересом воспринималась лишь его игру на фортепиано, которой он производил впечатление на мать и ее подруг, при том этот интерес не выходил за пределы поверхностной похвалы за технич­ность исполнения. Позже он мечтал стать знаменитым концертирующим пиа­нистом, которым восхищается элегантная публика. Отвергание и насмешка, на которые наталкивались в семье его культурные интересы, проявлялись и в том, что в качестве образцов для фантазируемой роли пианистов ему указывали на таперов, игравших салонную музыку в барах и кафе. Вопрос о его про­фессии вызывал так же мало интереса, как и успехи в школе. Считалось ре­шенным делом, что он войдет в фирму дяди (большое предприятие по обслу­живанию автомобилей) и станет его преемником.

После с трудом выдержанных выпускных экзаменов он пережил тяже­лое разочарование. Дядя к этому времени тяжело заболел (вследствие усилив­шегося диабета были ампутированы обе ноги) и был озлоблен тем, что ушло время опьяняющих празднеств. Он объявил пациенту, что вопрос о наслед­стве окончательно не решен, сначала ему нужно получить диплом инженера, а потом будет видно. Мир рухнул для пациента. В растерянности и испуге он начал обучение в техническом вузе, первую сессию сдать не смог и ушел отту­да, закончив несколько семестров ценой неимоверных усилий. Все больше он страдал от чувства неполноценности. Появилась диффузная симптоматика его психосоматических расстройств, он все меньше общался с сокурсниками и погружался в фантазии о том, что он пианист, пользующийся любовью публи­ки. В это время он начал пить. Он был на содержании у пожилых женщин и развил навязчивый сексуально перверсный ритуал, который с сильным стра­хом воспроизводил с проститутками.

Когда дядя вскоре умер, завещав фирму своему компаньону, а не пациен­ту, он бросил учебу. У него была временная работа шофера в мелких фирмах. Наконец он нашел место на большом заводе, где студентом проходил практи­ку. Он получил специальность техника, но становился все более депрессив­ным, видя закрытыми те пути к социальному взлету, на которые всегда рас­считывал. В бегстве от одиночества, перверсного поведения и депрессий он женился на бухгалтерше из этой фирмы, после того как мать благодаря ма­ленькому наследству, доставшемуся ей от дяди, помогла ему снять меблиро­ванную квартиру. Вскоре после этого его психосоматические симптомы и нар­котическое поведение усугубились. Он становился все менее работоспособ­ным. Беспокоили сердечные приступы и обмороки неясного генеза, заболева­ние почек сделало неизбежным стационарное лечение. Усилились алкоголи­зации, он принимал в возрастающих дозах диазепам и был, наконец, направ­лен в психиатрическую больницу, где находился несколько недель, участвуя там в групповой терапии, на которой тревожно молчал. Наконец, он был на­правлен ко мне для психотерапии.

Во время первого посещения его сопровождала жена, без которой он уже боялся выходить из дома. Он выглядел ожиревшим, одутловатым, с тревож­ным и недифференцированным выражением лица. Из-за сильного страха пе­ред группой его вели классическим индивидуальным анализом с частотой 5 сеансов в неделю. На терапии он очень быстро развил интенсивный, симбиотически тесный перенос, сильная амбивалентность которого, проявлявшаяся в деструктивной динамике психосоматического и перверсного отреагирования, сначала намеренно не анализировалась, чтобы как можно дольше рабо­тать с положительными аспектами переноса. Он был пунктуален в посещениях сеансов и старался угодить терапевту демонстративным сотрудничеством.

Во время первой фазы аналитического процесса пациент воспринимал аналитика в переносе прежде всего как дядю, которого обожал и боялся и ко­торый в конце концов предал и отверг его. Уже в этой фазе удалось заговорить о бессознательном конфликте идентичности пациента, вопросе «кто я?», «кем мне позволено быть?». Пациент вспомнил, как дядя ревниво следил за тем, чтобы никто, кроме него, не был в центре устраиваемых им празднеств, в осо­бенности стараясь оттолкнуть на второй план мужей приглашенных женщин. Он вспоминал, что всегда стремился понравиться дяде, но никогда не чувство­вал себя принимаемым. В этой связи он вспомнил также об учителе, с кото­рым сблизился в последние школьные годы. Тогда дядя особенно издевался над обозначившимися интеллектуальными интересами пациента, считая всех учителей ненужными. Это вызывало большую неуверенность в пациенте, на терапии он живо вспомнил, в какое отчаяние поверг его этот конфликт. С окон­чанием школы он потерял две отцовские фигуры одновременно. Уважаемого учителя он больше никогда не видел. Дядя его грубо отверг, отослал на учебу с неопределенными перспективами. Анализ на этой первой фазе определялся сильным страхом того, что терапевт также покинет его в беде. У него развилась прямо-таки наркотическая зависимость от терапии, которая еще более усиливалась, когда он пытался обойтись без алкоголя и диазепама. На занятия он приносил очень много аналитического материала как подарок аналитику, чтобы выказать благодарность за то, что его впервые в жизни выслушивают всерьез. Одновременно он превращал анализ в ригидный ритуал. Приходя и уходя, он неловко и неуклюже кланялся, делая тот поклон, которого требовала от него мать в детстве.

Он много сетовал на свое бесформенное раздувшееся тело и на то, что часто теряет ощущение отдельных частей его. С большим облегчением он воспринял, что терапевт говорил с ним о совершенно реальных возможностях диеты и лечебной физкультуры, не отвергая изначально его ожирение как про­блему. Одновременно он жаловался на то, что аналитик предъявляет к нему завышенные требования. Стремясь улучшить физическое самочувствие, он начал заниматься спортом, при чем усилилась его склонность к обморокам. Когда, наконец, он был доставлен в больницу в связи с несчастным случаем, откуда вскоре был выписан после назначения сосудистых препаратов, в ходе анализа он смог понять, что эти обмороки были связаны с бессознательным желанием отдаться аналитику. Эту потребность, воспринимавшуюся им с силь­ной тревогой, он не мог артикулировать в ходе анализа, вместо этого он отре­агировал ее в спортивных занятиях, надеясь, что с тренированной, подтяну­той фигурой он будет более привлекателен для аналитика.

Эберхард: камни в почках как «сгусток агрессии» – предыдущая | следующая – Сексуальная идентичность пациента

Психосоматическая терапия. Оглавление