И такой взгляд на проблему внутренней речи и внутреннего программирования может привести к новому пониманию проблемы саморегуляции и тех возможностей, которые открываются в том случае, когда уделяется должное внимание индивидуальным достижениям. “Таким образом, внутренняя речь ответственна за развитие предикативности, целостности и связности всех высказываний, независимо от их величины” (Akhutina, 1978, р. 20).

После обсуждения назначения внутренней речи и внутреннего програм­мирования, необходимо подвергнуть анализу “вербальное мышление” (см. Akhutina, 1978, р. 12), постепенно передвигаясь в поле таких понятий, как “планы”, “программы” и “цели” сложных действий. “Если ранее сложную последовательность действий мы понимали как цепь, в которой каждое последующее звено вызвано механизмами, заключенным лишь в звене предшествующем … в последнее время понимание запланированного выполнения программ подразумевает отличный от этого и более сложный характер” (Luria, 1976а, р. 39}. Далее Лурия говорит об “устройстве контроля”, и эта тема наряду с другими психологическими теориями может оказаться жизненно важной для теорий обучения второму языку и для прикладной лингвистики в целом.

Образ результата и пролепсис

Мы полагаем, что перспективы будущей научной работы во многих разделах теории языка лежат в русле идей о внутренней речи и внутреннем программировании, а также в русле того, что Rommetveit (1974) называл пролепсисом. Не следует забывать, что внутренняя речь и внутреннее прог­раммирование напрямую и реципрокно взаимосвязаны с внешней речью. Майкл Коул (Cole, 1996) ссылается на введенное Ромметвейтом понятие пролепсиса, хорошим примером которого могут послужить те языковые формы, на которых взрослый человек реагирует на речь малыша. Взрослые, обращаясь к совсем маленьким детям, обычно говорят на -детском языке”, но также они используют в обращении к ним и “взрослый язык”. При этом они не ожидают от ребенка ответа на должном уровне, но предполагают, что постепенно ребенок “врастет” в языковое сообщество и однажды сможет использовать социальные формы языка. В данном случае следует сосредоточиться на потенциальном возрасте обучающегося. Задача заключается в том, чтобы рассматривать обучающегося в его наиболее старшем потенциальном возрасте, а не то, как он общается сейчас (ср. Cole. 1996, р. 183-184). Мышление (пони­маемое холистически) и речь соединяются в вербальное мышление посред­ством трансформации и переструктурирования внутренней речи во внешнюю, после чего вербальное мышление развивается в единую форму саморегулирующегося действия. Лурия (1982) отмечал, что: именно предикативная часть будущего высказывания, т.е. рема, а первую очередь находит свое отражение во внутренней речи. Предикативный характер внутренней речи является основой для перевода изначальной мысли в развернутое, синтагматически структурированное речевое высказывание (Luria, 1982, р. 154).

Пролепеис и образ результата отражают переход ко внешней или социальной стороне языковой коммуникации, которая основана на внутренней речи и внутреннем программировании. Здесь нельзя пренебречь одним ключевым моментом у этого процесса: обсуждая различные школы в психологии, от ассоцианизма и бихевиоризма к гештальт-теориям, Выготский отмечал, что все они имеют одну общую черту, и она заключается в том, что они анти­историчны: “Они движутся между полюсами натурализма и чистого спириту­ализма. Они исследуют мышление и речь вне истории мышления и речи… Но только историческая психология, только историческая теория внутренней речи может привести нас к подлинному пониманию всей целостности этой наиболее сложной и гигантской проблемы” (Vygotsky, 1970, р. 534).

Исследуя идеиЛ. C. Выготского и А.Р. Лурия о принципах языка и общения, становится очевидно, что они знаменуют собой новый путь, кото­рый действительно приводит научный метод в созвучие с более высокой, голографической, исторически меняющейся концепцией человеческого развития. Эти теории могут также быть полезными в переоснащенни поня­тийного аппарата психолингвистики, нейролингвистики и прикладной лингвистики, начиная от работы по преодолению афазии и заканчивая методиками обучения второму языку.

Заключение

Несмотря на то, что лингвистика Хомского сохранила приверженность картезианской философской позиции о целостности (которая здесь может быть означена как позиция врожденности), основное внимание она уделяла анализу лингвистических составляющих, “частей”, (например, составлению структурных деревьев), во многом, за счет игнорирования “целого”. Одновременно с ним, американская прикладная социокультурная лингвистика придерживается целостной философии психологии Выготского, сосредо­точивая свое внимание на “целом” и пренебрегая “частями”, предпочитая изучать формирование индивидуальной этнографической идентичности, в частности, вместо того, чтобы попытаться соотнести целое и части внутри гибкой, но строго экспериментальной науки. Л.Р. Лурия доказал свою непо­колебимую преданность Выготскому тем, что поместил свою теорию языка внутри наиболее гибкого и ориентированного на практические исследования подхода, который включает в себя фундаментальный анализ мозга и мозговых нарушений, направленный на достижение полноты понимания его нормаль­ной работы, а также на целостную лингвистическую модель, которая может быть использована для расширения поля текущих исследований в прикладной лингвистике на Западе (Robbins, 2001, 2003). Можно предположить, что новый взгляд на культурно-историческую теорию Л. C. Выготского и А. Р. Лурия обогатит будущие исследования теории языка во всем мире.

внутренняя речь – предыдущая | следующая – многоязычие

А. Р. Лурия и психология XXI века. Содержание