Иерархия видов искусства по выраженности интереса к ним у учащихся IX—X классов такова: первое место занимает лите­ратура, второе, со значительным отставанием, музыка, третье — кино, четвертое — театр и пятое — изобразительное искусство (посещение выставок, музеев и т. п.).

Та же иерархия предпочтений — на первом месте литерату­ра, на втором — музыка, на третьем — кино — выявлена А. И. Семашко и у студентов вузов Днепропетровска.

Если учесть не только «организованное» художественное по­требление (посещение концертов, спектаклей и т. д.), но и его домашние формы (прослушивание пластинок, концертов по ра­дио и телевидению), то роль музыки окажется, вероятно, еще выше.

С возрастом меняется не только отношение к разным видам искусства, но и тип предпочитаемых произведений. До VII клас­са подростки предпочитают в основном остросюжетные, фабуль­ные произведения, приключения, детективы и т. д. Затем быст­ро нарастает интерес к произведениям проблемного, в том числе психологического, характера. Это касается как литературных произведений, так и кинофильмов. Однако сдвиги очень нерав­номерны. Интерес к искусству и всему циклу гуманитарных предметов у девочек во всех возрастах выше, чем у мальчиков. В средних и старших классах эта разница становится все бо­лее заметной. Сдвиг интересов от фабульно-приключенческой литературы к проблемно-психологической начинается у девочек в VI, а у мальчиков — только в IX классе, да и то далеко не у всех.

Переориентация с фабульно-приключенческой литературы на проблемно-психологическую связана с ростом самосознания и мировоззренческими поисками. Около 90 процентов ленин­градских старшеклассников, опрошенных Т. Н. Мальковской, сказали, что именно книги впервые толкнули их к анализу вну­треннего мира человека. Стадии развития читательских интере­сов в какой-то мере соответствуют стадиям роста самосозна­ния. Подросток, осваивающий собственное «я», особенно любит книги и фильмы о сверстниках, школе. У юноши интерес к дет­ским фильмам заметно снижается. По данным НИИ теории и истории кнно, наибольший интерес у старшеклассников вызы­вают фильмы о проблемах современности, не связанные непо­средственно с жизнью школы, затем идут исторические, приклю­ченческие и фантастические фильмы, а первое место в ряду предпочтений занимают фильмы о любви.

Личностные функции художественной литературы особенно важны. «Примеряя» на себя образы любимых героев, подросток не просто подражает им, но учится самоанализу. А. И. Герцен писал о героях Шиллера, что «лица его драм были для нас существующие личности, мы их разбирали, любили и ненавиде­ли, не как поэтические произведения, а как живых людей. Сверх того, мы в них видели самих себя»[1]. Сегодняшние подростки и юноши точно так же «примеряют» образы Павки Корчагина, молодогвардейцев, Исаева-Штирлица и многих других героев литературы и кинематографа.

Популярность того или иного конкретного героя может зави­сеть от случайных обстоятельств: выхода на экран нового филь­ма, попавшейся под руку книги. Значительно важнее тип выби­раемого героя и то, какую психологическую функцию он выпол­няет. Что именно привлекает юношу в данном герое — поступки, общественное положение или какие-то черты личности? Объяс­няется ли выбор тем, что юноша усматривает свое сходство с героем, или тем, что он видит в нем нечто недостающее у себя самого?

Личностное восприятие окрашивает и отношение к класси­ческой литературе.

Отвечая на вопрос о своем любимом литературном герое, многие старшеклассники называют Печорина. Это объясняется не просто влиянием школьной программы и малой начитан­ностью ребят. Изучение Лермонтова в школе совпадает с момен­том развитая личности, когда у многих мальчиков впервые по­является потребность в самоанализе. Образ Печорина, именно из-за своей неоднозначности, актуализирует эту потребность, дает толчок работе самосознания. Юный Добролюбов мечтал в свое время «походить на Печорина» и одновременно «толко­вать, как Чацкий». А вот письмо сегодняшнего восьмиклассника: «Мне близок и понятен Печорин. То состояние, в котором нахо­дился он, нередко охватывает и меня. Бывает, находит такая скука, что я начинаю всех изводить чуть ли не до слез, и такое одиночество, такое смятение в душе, что не знаю, куда себя деть. На уроках, где мы разбирали «Героя нашего времени», у нас все чуть ли не перессорились. Одни считали его мерзав­цем, другие — добрым человеком. Я не стал спорить из-за оче­видности оценки: человек оценивается по результатам своей деятельности для общества, для людей. Что представлял Печо­рин в этом плане — ясно. Но не сочувствовать ему, не понимать его мятущейся души невозможно».

С возрастом это увлечение проходит, и печоринские черты в себе вызывают раздражение.. Восемнадцатилетний юноша из Орловской, области пишет «Алому парусу»: «Кто я такой?! Я не «герой нашено времени». Однако во мне чувствуется Печорин. К этому отношусь с раздражением. Порой хочется искренне от­ветить человеку — бац! — уже вылетает изо рта идиотская пре­зрительная насмешка. Глупо все получается… А ведь в школе, когда проходили Лермонтова, обожал Печорина, Парадокс?!»

Парадокса нет. Есть просто желание преодолеть определен­ную-фазу развития собственной личности. Печорин помог лучше увидеть себя и задуматься о неоднозначности собственного «я»; теперь пришла пора выбрать в нем главное, покончив с ненуж­ной уже рисовкой.

Прояснение юношеского «я» под влиянием литературного об­раза хорошо раскрывает У. Пленцдорф в повести «Новые стра­дания юного В.». Что общего у героя этой повести, 17-летнего Эдгара Вибо, с гетевским Вертером? Когда Эдгару случайно попалась эта книга, все в ней показалось ему «мурой». И то, что «этот тип», Вертер, «продырявил себе арбуз, потому что не по­лучил бабу, какую хотел», и то, что он «уж так сам себя жа­леет»,— «все из пальца высосано. Чушь одна! А стиль! Куда ни плюнь, все душа, и сердце, и блаженство, и слезы. Неужели хоть кто-нибудь так говорил, даже пускай и триста лет на­зад?»[1]. Но оказывается, переживания Вертера в чем-то очень существенном созвучны переживаниям Эдгара. Общение с Вер­тером позволяет юноше открыть в себе самом пласты застенчи­вой нежности, так не гармонирующие с принятым им и заботли­во поддерживаемым образом грубого, решительного, прошед­шего «огонь, воду и медные трубы» парня. Даже архаический язык, звучащий резким диссонансом современному небрежному молодежному арго, на котором говорит Эдгар, по-своему уме­стен; он позволяет юноше выразить свои новые переживания остраненно, не ломая собственного привычного и принятого свер­стниками «мужественного» «я», а как бы «рядом» с ним.

_________________________________________________________________________________

[1] Пленцдорф У. Новые страдания юного В. — Иностр. лит., 1973, As 12, с. 115—116.

самовоспитание – предыдущая | следующая – психологические функции

Оглавление. Кон. И.С. Психология юношеского возраста.

Консультация психолога в психологическом центре Просвет.