О связи «знак — представление» в психолингвистическом эксперименте
Обратимся к синхроническому аспекту проблематики. Вопрос, избранный для рассмотрения в этом разделе, вызывает повышенное внимание в самое последнее время, хотя и прежде не снимался в связи с философскими, общесемиологическими и лингвистическими задачами. По мнению А. Ф. Лосева, «термины „знак” и „представление” понятны только профанам, точнее сказать, понимаются всеми в обиходном и некритическом смысле. То и другое имеет свою структуру, каждый раз вполне отличную» [Лосев 1976, 77]. Можно добавить, что заметная резкость процитированного суждения, обращенная к тому же ко «всем», объясняется еще и фактами противоречивых интерпретаций в сфере соответствующей специальной литературы. Так, например, в Философском словаре под ред. Георга Клауса и Манфреда Бура (в статье «Представление») сказано, что «Die Vorstellung ist ebenso wie die Wahrnehmung eng mit dem Denken und Sprechen verbunden, sie schliept stets das den wider- gespiegelten Gegenstand bezeichnete Wert ein…» [Klaus, Buhr 1966, 585].
Между тем хорошо известно, что как ощущения, так и восприятия и представления (не в обиходном, а в специально-психологическом, т. е. в терминологическом употреблении) четко зафиксированы на дочеловеческом уровне, т. е. там, где невозможно говорить о наличии «мышления» или «речи». Возможно, конечно, что авторы имеют в виду специфику именно человеческого ощущения, восприятия и представления, нигде, впрочем, этого не оговаривая. Но и эта специфика отнюдь не предполагает опосредствования чувственного уровня деятельности вербализацией в обязательном порядке («постоянно» — как утверждают авторы статьи указанного словаря). В работе по проблеме искусственного интеллекта можно увидеть специальное различение элементов мыслительного плана — вербализованных и невербализованных [Орфеев, Тюхтин 1977, 63]. Даже «инвариантный образ», т. е. результат обобщения конкретных представлений, как отмечает Б. А. Серебренников, «всегда предшествует номинации» [Серебренников 1977, 150], что полностью соответствует итогам наших экспериментов, описанных еще в 1975 г. [Горелов, 1975, 20—31].
Если употреблять термин «представление» терминологически, то его понимание обязательно связано с репродуцируемым в памяти субъекта значимым комплексом ощущений, результатом чувственной деятельности. Будучи вполне автономным, не зависимым от вербализации, этот комплекс может быть в дальнейшем связан со словом или словосочетанием условнорефлекторно. Скажем, физиологически наличие связи между словом лимон и представлением о плоде с его вкусовыми, цветовыми и пространственными свойствами доказывается вполне однозначной реакцией в простейшем эксперименте. Но количество таких ярких и явных связей весьма ограничено, само их наличие в ряде случаев предполагается и не всегда доказывается. Поэтому имеет смысл подвергнуть экспериментальной проверке следующее суждение: «Если я употребляю идиому red herring „ложный след”, сознание мое не свободно полностью от представления о рыбе красного цвета. Или, если я употребляю такую ограниченную идиому, как big „взрослый”, в сочетании my big sister „моя взрослая сестра”, то и здесь, возможно, присутствует мысль о том, что моя сестра — большая» [Чейф 1975, 86]. Неуверенность автора в правильности сформулированного тезиса («возможно», — пишет он), как и нетерминологическое употребление слова мысль вместо представления, сейчас для нас не существенны. Важно выяснить, действительно ли и всегда ли (при каких условиях) восприятие языкового знака или его употребление связываются с процессами декодирования из системы языка в систему представлений или обратным порядком. Важно выяснить также, ограничивается ли предположение У. Чейфа сферой идиом, не распространяется ли указанная возможность на сферу восприятия отдельных слов в так называемых «свободных» сочетаниях и вне их. Полученные результаты могут сыграть определенную роль в исследовании глубинных процессов, лежащих в основе функционирования лексики; интерес к вопросу вызывается, несомненно, в связи с разработкой научных методик обучения иностранным языкам. Наконец, тезис У. Чейфа имеет непосредственное отношение к целому комплексу проблем фундаментального порядка, в частности к теории словесного знака как «сигнала сигналов»: при афазиях, как известно, наблюдается буквальное понимание идиом; некоторая цельная, не сводимая к значениям составляющих, знаково-смысловая структура разлагается в сознании больного именно на значения компонентов и декодируется в образную систему. Обнажается ли в патологии нормальный механизм рецепции языкового знака? Быть может, стадия «первичного» (после восприятия акустического или зрительного образа языкового знака) понимания слова или словосочетания именно такова, а некий «сигнификативный» период, когда возможно отвлечься от «частных значений» в пользу «общего смысла», наступает позднее?
Данные, касающиеся стадиального характера речевого процесса («от мысли — к слову», по Л. С. Выготскому), разработанные более или менее детально в советской и зарубежной психолингвистике, восходят в общем виде, собственно, к идеям И. М. Сеченова: он говорил о «переработке исходного чувственного или умственного материала в идейном направлении» (мы бы сейчас сказали о процессе интериоризации), сопровождающейся «символизацией объектов мышления» [Сеченов 1952, 279—280].
Система коммуникации – предыдущая | следующая – Эксперимент