В возрасте 6 лет с началом занятий в школе он с тревогой воспринял необходимость отделения от дома. У него обнаружили легкую форму детского паралича, который лечили у гомеопатов, для чего часто приходилось ездить на прием в центр города. Эти поездки вместе с матерью вызывали у него силь­ную тревогу. Причину обращения к врачу ему не объяснили. В это же время на фоне обшей дискоординации моторики в результате падения образовался лег­кий сколиоз.

Из-за сильного страха перед окружающими в школе он оставался изоли­рованным. Он тяготился трудностями учебы, считался погруженным в мечта­ния и не участвовал в играх со сверстниками, считая, что не дорос до них. Из- за плохой успеваемости он вынужден был сменить школу и там добился более высокого положения в силу своих трудовых навыков, которые хвалил отец (он любил мастерить). В конце концов, он стал в семье примером интеллектуаль­ности. Отец приводил его в пример братьям, но связывал похвалу с новыми требованиями. Он хотел, чтобы пациент надзирал за братьями и контролиро­вал их. Агрессивные попытки пациента уклониться от этого подавлялись, что сопровождалось насмешками над его мягкотелостью и подчиняемостью.

Физическая недоразвитость была причиной чувства собственной непол­ноценности при запоздалом наступлении пубертата. Он страдал от запаздыва­ния ломки голоса, подвергался насмешкам из-за детскости речи. Тем не ме­нее, благодаря техническим навыкам и тому, что он примкнул к доминирую­щим одноклассникам, в школе ему удалось занять уважаемое положение. Друж­бу же он заводил с более слабыми, которыми командовал, терроризируя своим техническим превосходством. Враждебный к сексуальности характер воспи­тания привел к тому, что мастурбации сопровождались сильным чувством вины Он боялся стать слабоумным, если не удастся покончить с этим, что в особен­ности пугало его, поскольку интеллект был единственным средством обеспе­чить признание и похвалу окружающих. В 16 лет появились прыщи, которые он считал последствием онанизма.

Стыдясь своей неуклюжести и агрессивного соревнования, он избегал спортивных занятий со сверстниками. Несмотря на это, после двухлетнего участия в музыкальном ансамбле ему удалось прийти к удовлетворительному отношению к своим физическим данным. Благодаря детскому, женственному облику, подчеркивавшемуся длинными волосами, он вдруг стал звездой, кото­рой восхищались. Какое-то время он был центром танцевальных вечеров, ему нравилось быть на виду. В то время, как прежде, он страдал от отсутствия подруги (ему нравилась девушка, которую он считал недоступной), теперь он смог установить отношения с другой, с которой все же расстался, не сумев преодолеть свои сексуальные страхи.

Отец предостерегал его от появления внебрачных детей, цинично заяв­ляя, что с женщиной ложатся в постель, лишь когда не находят, о чем гово­рить. Это усилило чувство вины пациента из-за своих сексуальных потребно­стей. Чувствуя сексуальные потребности в отношениях с подругой, он вос­принимал себя неудачником, который слишком глуп, чтобы быть интересным собеседником, и защищался от этого страха, демонстративно изображая от­сутствие интереса. Легче становилось, лишь когда он мог утешать плачущую подругу. После отчаянно-драматического разрыва отношений с подругой у него развилась сильная депрессия. Он полностью ушел в себя, отказался от роли звезды, над которой посмеивался отец, и постоянно возвращался к утрачен­ным успехам в своих мечтах.

Одновременно усилились гнойничковые высыпания, распространивши­еся на верхнюю половину тела и ставшие предметом постоянной озабоченно­сти, в том числе со стороны матери. При этом он страдал оттого, что не мог говорить о своем онанизме, сопровождавшемся сильным чувством вины, ко­торый он считал причиной кожной патологии. Он говорил, что мать заботи­лась лишь о его чистоплотности, проблемах с умыванием и внешним уходом за кожей и считал, что ее не следует отягощать своим чувством вины, одино­чеством и страхом.

Его сильный страх идентичности обострился, когда по окончании шко­лы встал вопрос о выборе профессии. Отец хотел, чтобы он поступил в тех­нический вуз и тоже стал инженером. Пациент же боялся не справиться с этим. Его технический интерес служил прежде всего обеспечению парци­альной коммуникации с отцом и получению его благоволения. Учеба же пред­ставлялась ему безнадежно непреодолимой трудностью и означала к тому лее окончательный отказ от сценической деятельности, которая какое-то время помогала ему компенсировать архаический нарциссический дефицит. Под давлением отца он поступил в институт, но незадолго до начала занятий сло­мал ногу и поэтому не смог начать учебу. Уже с началом занятий в школе он ответил тяжелой травмой (падение с последовавшим сколиозом) на сильный страх предстоящего расставания с родительским домом, что позволило ему очень долго не ходить в школу. Сейчас же, к великому разочарованию отца, он решил стать психологом. Этому способствовало то, что он прочел ряд книг по психологии, после чего проникся уверенностью, что лишь психо­аналитическое лечение может помочь ему справиться со своими конфликта­ми, страхом и зависимостью.

Полгода в тяжелой борьбе он пытался добиться взаимопонимания с ра­зочарованным отцом, который считал, что в компьютерный век изучение чувств является бессмысленной и опасной роскошью, и который реагировал на по­пытки сына «анализировать» его с помощью почерпнутых из книг психологи­ческих терминов возмущением и возрастающей агрессией. У матери эти спо­ры вызывали сильную тревогу, она пыталась все сгладить и, когда это не уда­лось, перенесла тяжелый сосудистый криз, который лишь усилил агрессию отца и чувство вины у сына.

После удавшегося, наконец, ухода от родителей (отец ответил на это ра­зочарованным уходом в себя) спор переместился на финансовый уровень. Сын угрожал подать на отца в суд за невыполнение финансовых обязательств пе­ред ним, отец настаивал на том, чтобы пациент оплачивал поначалу свое обу­чение из собственных накоплений. В письме он упрекал сына одновременно как за то, что тот оставил семью, так и за то, что долгие годы он был обузой для семьи. Он обвинял его в болезнях матери, подчеркивая при этом, что оба родителя, наконец, впервые хорошо почувствовали себя после его ухода. Тут же он требовал, чтобы пациент разыскал своих братьев и направил бы их на правильный путь.

На это больной, который поначалу воспринимал свой уход из дома как большой успех, реагировал снижением работоспособности. Усилились кож­ные симптомы, тревога и моторная дискоординация. В мысленных разгово­рах с самим собой и фантазиях он постоянно спорил с отцом, упрекал его и пытался оправдаться. Наконец, усилившиеся депрессия, бессонница, наруше­ния сосредоточения и кожные симптомы стали причиной обращения к врачу.

Удо: реакция на архаическую диффузность идентичности – предыдущая | следующая – Динамика переноса в группе

Психосоматическая терапия. Оглавление