Д. Примак, думается, совершенно прав, считая доказанным, что замещение знаком элемента ситуации (displacement) и предикация как утверждение чего-либо относительно другого (predication) являются операциями, доступными не только че­ловеку, хотя обе они безусловно являются собственно знаковой деятельностью.

По мнению Д. Примака, кроме того, «Сара научилась пони­мать некоторые симметричные иерархические структуры предложения и в какой-то степени — функцию предложения в язы­ке». Довольно спорная 2-я часть вывода, как и менее спорная, на наш взгляд, 1-я его часть, требует дальнейшей проверки. Бесспорна, однако, доказанная способность животного познать смысл знака через предметное действие, обладающее значимо­стью. Мысль Д. Примака о том, что «слово-символ представля­ет собой для обезьяны ярлык для уже познанного» [Premak 1970, 55—58], чрезвычайно нам импонирует, указывая на: а) пер­вичность перцепции и практического действия, соединенных за­тем с интеллектуальным актом, б) вторичность знаковой заме­ны. Иными словами, здесь акт познания осуществляется авер- бально. Вместе с тем опыты Д. Примака показали определен­ные потенции познания обезьяной смысла знака через знак (элементы «языкового мышления»).

Гарднеры, Примак и другие зоопсихологи свидетельствуют, что необходимым условием успешного обучения антропоидов коммуникации с человеком является, во-первых, наличие хорошо организованного контакта с животным. Это, несомненно, иллю­стрирует роль социального фактора в развитии знаковой дея­тельности. Вторым необходимым условием успешного обучения являются формирование потребности, появление мотива, т. е. интенции, у животного. Только в условиях сформированной по­требности, выявленного мотива (в данном случае речь может идти о стимулировании со стороны биологически ценного объ­екта, но также и в связи с развитым у антропоидов «беско­рыстным» исследовательским поведением) может быть обнару­жен инициативный поиск все новых средств коммуникации. В-третьих, необходимо опираться на исходные, прежде всего имитативные, потенции животного. Достаточно указать, что эти возможности антропоидов явно выше, чем у животных, стоящих ниже на эволюционной лестнице. В-четвертых, знаковая дея­тельность не может быть осуществлена иначе, как на базе пред­метных действий.

Понадобятся в дальнейшем, несомненно, многочисленные повторные и новые по методике эксперименты под строгим и многоступенчатым контролем, возможно, с применением комму­никантов, не имеющих отношения к эксперименту, чтобы окон­чательно выявить возможности антропоидов и животных раз­ных других уровней в овладении знаковыми системами, в ис­пользовании ими «своих» коммуникативных систем. Вместе с тем мы не склонны, как это делает Т. Сибеок, подвергать сом­нению ряд основных результатов обучения животных на том основании, что в свое время была обнаружена реальная подо­плека поведения лошади, известной по кличке «Умный Ганс» [Sebeok 1977, 1068].

Дело здесь не только в том, что Гарднеры и Примак не за­нимались дрессурой, что опыты их были поставлены на науч­ной основе, хорошо проверялись и т. д. Дело в том, что ученые указывают на пределы возможностей животных, достаточно осторожны в выводах и в своих объяснениях далеки от антропо­морфизма. Наконец, результаты их экспериментов, как бы пора­зительны они ни казались, не выглядят на фоне предшествую­щих исследований неожиданными.

В «диапазоне знаковости», предложенном Ю. С. Степано­вым, природная система коммуникации приматов могла бы за­нять место между VI и VII типами знаковых систем. Но в опы­тах Гарднеров и Примака обнаруживаются потенции, позволяю­щие обучить антропоидов коммуникативной деятельности в рам­ках VII, отчасти и VIII типов [Степанов 1971, 82—83].

В свете изложенного представляется актуальным уточнить и детализировать критерии «диапазонов знаковости» с тем, чтобы проследить как различные, так и сходные, переходящие с уровня на уровень семиотические признаки. В связи с этим ос­тановимся кратко на типологической схеме, которая в качестве признаков, достаточных для типологической классификации, использует глубинные условия функционирования знаков, опре­деляя степень их сложности и их семиологическую сущность. Речь идет о глубинной структуре означаемого, которая выяв­ляется в количественных и качественных параметрах ориенти­ровочного, адаптивного и преобразующего поведения и в каче­ственных особенностях коммуникативной деятельности. Предла­гаемая, пока еще не вполне разработанная схема связывается нами с эволюционным аспектом семиотики, впервые сформиро­ванным Г. Ревешем. В предлагаемую схему мы вводим дополнительно тип единицы универсально-предметного кода (УПК), лежащей на основе означаемого, и признак (отсутствие призна­ка) осознаваемой носителем знака связи между указанной еди­ницей УПК и самим знаком. В «диапазоне осознания» также наблюдаются заметные градации.

Итак, предлагаемая схема (в традиционном способе изобра­жения «снизу вверх» по степени усложнения «знакового продук­та» и его субстрата):