Психосоматически морбогенные отношения матери и ребенка

В анамнезе психосоматических пациентов мы часто находим, что мать, которая не смогла найти и развить собственную идентичность в своей семье, имеет нереалистично завышенный образ идеальной матери и идеального ре­бенка. Беспомощный и телесно несовершенный новорожденный восприни­мается тогда матерью как тяжкое нарциссическое оскорбление, в особенности если его пол не соответствует желаемому. Мать воспринимает ребенка пер­вично дефектным, а его соматические потребности – как очередное оскорбле­ние. Защищаясь от этого, мать навязывает ребенку свое собственное бессоз­нательное требование совершенства, по большей части в форме жесткого кон­троля всех его жизненных проявлений, в особенности соматических функций. На протест ребенка против этого насилия, оставляющего его потребности не­удовлетворенными, мать реагирует непониманием и враждебностью. Лишь соматическое заболевание ребенка позволяет матери подтвердить свое бес­сознательное идеальное представление о себе как о совершенной матери и вознаградить за это ребенка действительным вниманием и заботой. При этом мать имеет противоречивую бессознательную установку, которую можно сфор­мулировать следующим образом: «Я не люблю своего ребенка, потому что он оказался несовершенным. Это вызывает во мне чувство вины и неполноцен­ности. Чтобы избавиться от него, я должна стремиться сделать его совершен­ным. Это трудно, результат всегда недостаточен, возникают постоянные кон­фликты с ребенком, сохраняется чувство вины и неполноценности. Все меня­ется, когда он заболевает. Тогда мне легко заботой о нем доказать самой себе, что я все-таки хорошая мать. Он должен быть болен, чтобы я могла чувство­вать себя совершенной».

Ожидания матери к ребенку амбивалентны и сравнимы с double-bind ком­муникацией в шизофреногенной семье (ср. Bateson, 1969; Weakland, 1956; Ammon, 1968, 1971а, b, с, 1973а). С одной стороны, он должен вырасти силь­ным, зрелым и самостоятельным. С другой стороны, всякие проявления само­стоятельности ребенка пугают мать, поскольку, как правило, не соответству­ют ее нереалистично завышенному идеалу. Осознать противоречивость этих взаимоисключающих установок мать не может, поэтому из коммуникации с ребенком она исключает все, что так или иначе может привести к признанию очевидности ее несостоятельности как воспитателя. В болезни этот конфликт дезактуализируется, но выздоровление опять лишает ребенка заботы, поскольку мать возвращается к своему обычному поведению. Ребенок не может вернуть материнскую заботу, отказавшись от своих притязаний на самостоятельность, потому что таким он тоже не будет соответствовать ее идеалу. Вернуть ее мож­но, лишь вновь оказавшись больным.

При этом психосоматическое заболевание имеет двойную функцию:

1. Оно дает матери возможность избежать собственного конфликта ам­бивалентного отношения к ребенку и предоставляет ту форму обращения, ко­торая созвучна ее бессознательным требованиям и страхам. Как мать больно­го ребенка, она получает поддельную идентичность, позволяющую ей отгра­ничить себя от ребенка в этой роли и позволить ему тем самым отграничение в других областях, например, в сфере интеллектуальной деятельности.
2. За счет приспособления к бессознательному конфликту амбивалент­ности матери в форме болезни оно дает ребенку возможность получить свобо­ду маневра для развития функций своего Я в других зонах.

Однако ребенок оплачивает эту стабилизацию симбиотических отноше­ний с матерью весьма чувствительным ограничением. Ему приходится, что называется, на собственной шкуре испытать конфликт амбивалентности мате­ри, ее неспособность к отграничению ее идентичности. Мать, компенсирую­щая бессознательное отвергание ребенка заботой и уходом за ним, когда он болен, вынуждает его отказаться от своей самостоятельности и служить мате­ри носителем симптомов для разрешения ее конфликта идентичности.

Мелита Спелинг (1955) также указывала на эту патогенную динамику пси­хосоматически морбогенных преэдипальных отношений матери и ребенка. Она утверждает: «I have found that the development of the psychosomatic pattern of response was rooted in a specific mother-child relationship»^[1]. Специфическим в этих отношениях является то, что они имеют характер «взаимного магического стра­хования жизни». Это отношение определяется со стороны матери ее потребно­стью держать ребенка в постоянной зависимости через удовлетворение его жиз­ненно важных соматических и эмоциональных потребностей. Удовлетворяя сво­им заболеванием эту бессознательную потребность матери, ребенок получает взамен уверенность в том, что он не будет отвергнут ею. Болезнь ребенка слу­жит матери для защиты от собственной потребности в инфантильной зависимо­сти и для постоянного самоутверждения, когда она, ухаживая за больным ре­бенком, удовлетворяет бессознательные фантазии собственного всемогущества.

Спелинг (1955) подчеркивает также тесную связь бессознательного кон­фликта матери с психосоматическим заболеванием. Она считает, что матери психосоматически заболевших детей развивают психотическую реакцию, как только ребенок в ходе психоаналитической терапии начинает высвобождаться из симбиотической зависимости от нее. Спелинг интерпретирует свои наблю­дения в рамках концепции Клейна. В основе симптома она видит «специфи­ческий исход борьбы между двумя первичными инстинктами» – либидо и потребности разрушения.