86. Роль неосознаваемой психической деятельности в развитии и течении соматических клинических синдромов

Следует сразу же уточнить, что в той или другой степени и отталкиваясь от разных исходных позиций шли к пониманию этой в высшей степени важной для клиники общей идеи на протяжении последних лет многие. Надо только уметь распознавать ядро этой идеи в представлениях весьма разного стиля, выражавшихся на разных концептуальных “языках”. Если это ядро вычленяется, то отчетливо выступает взаимная близость таких, например, казалось бы разных явлений и высказываний, как “иммунитет нужности” (описывавшийся неоднократно феномен высокой сопротивляемости заболеваниям в условиях осознаваемого или неосознаваемого переживания субъектом своей необходимости для успешного выполнения высоко “значимой” для него деятельности при катастрофическом падении этой сопротивляемости после ослабления интенсивности подобного переживания); как опыты с психической и болевой травматизацией животного в условиях предоставления животному возможности активно отвечать движениями на повреждающий стимул и без предоставления такой возможности (было показано, что соматическая патология развивается в значительно более тяжелой форме у животных второй группы); как уже приводившееся выше указание У. Грина на решающее значение, которое имеет в преодолении болезни функция “coping” (активность, позволяющая сохранять психологическую и физиологическую устойчивость, вопреки отрицательным эмоциям) и т. д. Все это – экспериментальные и теоретические указания на какую-то нами пока еще, к сожалению, мало понимаемую, но весьма, по-видимому, важную в плане борьбы с болезнью роль общей “активности” (организма и личности), направленной на преодоление неблагоприятных внешних воздействий. Эффектное экспериментальное обоснование такого общего понимания было дано недавно В. С. Ротенбергом и В. В. Аршавским [3]. показавшими, что развитие соматической патологии у животного наблюдается лишь в ослабленной форме, если животное реагирует на травмирующие воздействия поведением активно-, а не пассивно-оборонительного типа. Значение, которое имеют исследования подобного рода для дальнейшего углубления этиопатогенетических представлений о природе психосоматических связей, очевидно.

Думается поэтому, что на настоящем этапе развития проблемы психосоматических отношений мы не только констатируем реальность психосоматических детерминаций, не только распознаем разные их формы, не только получаем возможность предвидения их следствий и тем самым управления ими, но в какой-то степени начинаем более глубоко понимать и определяющие их психологические закономерности, и реализующие их физиологические механизмы.

Остаются ли здесь темы для споров? Было бы недопустимым отрицать это. Реально ли суженное понимание конверсии, предлагаемое Энгелем и Шмалем (определение аффектом не существа, не природы соматического ответа, а только зоны его проявления, только его топических характеристик)? Если в клиническом синдроме не отражается конкретное психологическое содержание аффективного конфликта, то не может ли в нем, тем не менее, однозначно звучать тип аффекта (т. е. то, что хронический страх, например, вызывает иные формы соматической патологии, чем хроническая тоска или хроническое раздражение)? Как следует толковать примечательный и лишь изредка принимаемый клиницистами вo внимание феномен “shift-синдрома”, описанного голландскими авторами (возникновение вместо одной болезни, устраненной в результате терапевтических усилий, какой-то другой, выявляющее скрытую психогенную, по мнению некоторых исследователей, обусловленность подобных клинических картин)? Наконец, вопрос особенно для нас важный: идентичны ли влияния, оказываемые на сому осознаваемым и неосознаваемым эмоциональным напряжением – душевным конфликтом, который ясно предстоит сознанию его субъекта, и противоречием мотивов, вытесненных в бессознательное?

Надо прямо сказать, что во всем этом мы еще очень плохо разбираемся. Как отзвук исходных идей Фрейда существовало одно время представление, по которому разрушает здоровье, главным образом, вытесненное. Мы знаем теперь, что это далеко не так. И осознаваемое эмоциональное напряжение может обуславливать катастрофические сдвиги. Но существует ли какая-то специфичность в действии каждого из этих факторов, остается пока не ясным. Все эти важные темы для дальнейших дискуссий, в которых последнее слово будет сказано, надо думать, еще не скоро.

(8) В настоящем, пятом, тематическом разделе монографии представлены сообщения, с очень разных сторон освещающие проблему проявления осознаваемых и неосознаваемых психических факторов в клинике.

В первой статье, M. М. Кабанова, обсуждаются общие принципы психотерапевтических и реабилитационных мероприятий. Вводя понятие т. н. психологической модели ожидаемых результатов лечения, автор раскрывает значение этой модели как важного терапевтического фактора, влияющего на “внутреннюю картину” болезни, на процесс и результаты врачебных воздействий.

А. Каценштейн, один из ведущих психотерапевтов ГДР, рассматривает в своем сообщении отношения, существующие в психической деятельности между ее осознаваемыми и неосознаваемыми компонентами. Сообщение можно рассматривать как принципиальное теоретическое обоснование системы традиционно применяемых терапевтических мероприятий. Автор связывает свой анализ с идеями школы Д. Н. Узнадзе.

 

 

болезни – предыдущая | следующая – проблемы

Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования. Том II

консультация психолога детям, подросткам, взрослым