Свое отвергание ребенка, являвшегося плодом насилия со стороны представителя презираемого национального меньшинства, мать компенсиру­ет железной дисциплиной, которая должна сделать из досадного позорного пятна «что-то лучшее», а ей принести лавры совершенной матери. На психо­соматический протест ребенка в форме анорексии она отвечала побоями; она безучастна к его ярости и беспомощности в отношениях с отчимом, появляю­щимся на сцене в эдипальный период развития. Она предает сына в отноше­ниях с отчимом, никогда не оказывая ему защиты. Лишь обмороки ребенка приносят ему некоторую заботу. Позже мать позволяет отчиму выгнать сына из дома. Его депрессия и его протест остаются незамеченными, но органичес­кое заболевание обеспечивает сохранение хрупкого равновесия патогенного симбиоза еще на два года. Единственная связь матери с ребенком, в которой та заинтересована, – его социальный успех вместо позора, связанного с внебрач­ным ребенком, от чего она хотела уйти путем суицида. Сын, в конце концов, должен принести ей всеобщее уважение.

Гиперадаптированная вовне, мать испытывает двойное напряжение, ко­торое сообщает ребенку, не обеспечивая ему какой-либо защитной функции. С одной стороны, он должен своим успехом смыть и компенсировать ее позор, с другой, в течение первых пяти лет она дрессирует сына и держит его в пол­ной изоляции. На нарушения пищевого поведения ребенка она реагировала неконтролируемыми вспышками гнева, поскольку здесь подвергалось непос­редственной угрозе ее компенсаторное стремление иметь совершенного сына, который заставит ее забыть о «позоре» своего рождения. Она вышла замуж, лишь когда ребенок научился читать, приобретя таким образом некоторую презентабельность. Но уважаемый статус, за который она в страхе цеплялась, дал ей только муж. Поэтому она могла лишь мнимо вставать на сторону сына

Жилищная проблема больного, которую он обозначал как вопиющую несправедливость, предстает на этом фоне выражением изначально подавлен­ной потребности быть принятым таким, каким он появился на свет. – слабым ребенком, зависимым от заботы матери. «Вопиющая несправедливость» со­стояла в том, что его с самого начала принуждали быть кем-то другим, застав­ляя компенсировать «позор» матери своими успехами в учении. На каждое несоответствие своим завышенным ожиданиям мать отвечала гневом, упрека­ми и суицидными тенденциями.

После того, как пациент психосоматически отреагировал свою экзистен­циальную «жилищную проблему» (то есть отказ в праве на жизнь и защищен­ную ситуацию в детстве, и был обречен на саморазрушаюшую связь с мате­рью, а позже с замещающей ее больницей), в дальнейшем он отвечал субпси­хотическими реакциями на участившиеся расставания с матерью, изгнание из родительского дома, удаление желудка (служившего ему сценой, на которой разыгрывался конфликт) и запрет на помещение в больницу. Если сначала он «в шутку» угрожал матери ножом, то теперь он грозил взорвать себя вместе с домом, то есть уничтожить целиком патогенный симбиоз после того, как об­мороки и социальное самоуничтожение, к которому они привели, не дали ему постоянной заботы и внимания к себе.

Примечательным в описанной здесь динамике является полное отщеп­ление происходящего от осознаваемых переживаний. Пациент цепляется за представление о том, что у него хорошие отношения с матерью. Не менее при­мечательным является практика традиционного медицинского обслуживания, основанная на таком же отщеплении.

С пациентом всегда обращались как с носителем симптомов. Для матери он был символом позора, его предстояло вышколить для роли гаранта компен­сирующего социального успеха. Для больницы он был носителем язвы желуд­ка, которую оперативно удалили. Из-за непонятных обмороков он стал казать­ся симулянтом, несмотря на очевидное ухудшение соматического состояния. Для психиатрической больницы он в действительности предстал симулянтом. Лишь в результате угрозы взрыва он вновь стал носителем симптома – на сей раз психиатрически классифицированного. На него навесили ярлык и госпи­тализировали как «социально опасный» случай психопатии.

С моей точки зрения, на этом примере видна психодинамика общества. Вне­брачный ребенок интерпретируется как симптом позора матери. По отношению к учреждениям традиционного медицинского обслуживания пациент может леги­тимировать себя лишь с помощью манифестного симптомообразования, укреп­ляющего его ложную идентичность желудочного больного или психопата.

При этом пациент снова использует псевдокоммуникацию, чтобы обнаро­довать «вопиющую несправедливость», причиненную ему матерью. Его про­тест против своей жилищной нужды – попытка обратить внимание на запрет собственной идентичности уже на уровне социально принятых норм. Метафо­ричность истории его болезни, являющейся историей отрицания права на жизнь, остается неосознаваемой как им, так и учреждениям традиционного здравоох­ранения, в которых он лишь перешел с одного отделения на другое – из сомати­ческого в психиатрическое, в то время как основная проблематика идентичнос­ти не была затронута медициной, ориентированной лишь на симптом.

Оба примера, приведенные здесь вкратце: пациентка Мери, заболевшая желчнокаменной болезнью и страдающая канцерофобией, и пациент Боб, об­ращающий внимание на «вопиющую несправедливость» своего жилищного положения, – свидетельствуют, с моей точки зрения, о том, что генез и дина­мика психосоматических заболеваний могут быть адекватно поняты лишь как выражение неудавшегося формирования идентичности в рамках патогенной групповой ситуации. Помимо этого эти примеры иллюстрируют динамику общества в целом, учреждения которого реагируют лишь на симптомообразование, будь это желчнокаменная болезнь, язва желудка или социально опасное поведение психопата, в то время как патология идентичности остается без внимания.

Я хотел бы теперь обратиться к отдельным аспектам патологии идентич­ности, которая, по моему опыту, всегда связана с психосоматическим заболе­ванием. Особое значение в генезе психосоматических заболеваний, с моей точки зрения, имеет патогенный симбиоз матери и ребенка, который прости­рается за пределы нормального периода первых лет жизни. В дальнейших примерах будет показано, как эта патогенная семейная ситуация при психо­аналитической групповой терапии вновь всплывает в пспходинамике перено­са, становится доступной осознанию и коррекции.

Боб: психическая дезинтеграция – предыдущая | следующая – Беата: «патологическая верность»

Психосоматическая терапия. Оглавление