Следует сказать, что проблема соотношения языка и пове­дения интересна не только в плане их взаимовлияния, но и с точки зрения национальной специфики речевого и неречевого поведения носителей различных культур. Одним из возможных путей изучения национально-специфических особенностей соот­ношения мышления, культуры, поведения и языка являются межкультурные (межъязыковые) сопоставления различных ас­пектов культуры, вербального и невербального поведения но­сителей языка.

Рассматривая речевые ситуации, Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров подразделяют их на стандартные и вариабель­ные [Верещагин, Костомаров 1976, 139]. Оба вида речевых си­туаций тесно связаны с невербальным поведением. Описание речевых ситуаций всех видов, в том числе таких, в которых используются невербальные языки, дает богатый материал для сопоставления культур, учета их национальной специфики, не­обходимого для правильной организации общения носителей разных культур и обеспечения понимания ими друг друга.

Так, например, принятый в русской культуре жест проща­ния не совпадает с английскими и итальянскими жестами этого значения. У нас и за рубежом по-разному останавливают так­си или попутную машину, по-разному принимают гостей, отме­чают праздники, по-разному и в различных ситуациях улыба­ются и т. д. Жесты одной культуры, не имеющие эквивалента в другой культуре, интерпретируются носителями последней, как правило, неверно и часто противоположно их значению. Ино­странца, хорошо говорящего на чужом языке, можно узнать по «акценту» в его жестовом языке, если он не знает как жестов- символов, несущих определенную смысловую нагрузку, так и некоммуникативных жестов, также обладающих спецификой в разных культурах [Верещагин, Костомаров 1976, 148, 150]. Интерес к национальной специфике языка жестов и так назы­ваемого повседневного (рутинного) поведения, коррелированно­го с культурой лингвокультурной общности, с ее обычаями, привычками, этическими, нравственными нормами, нашел выражение в разнообразных описаниях и межкультурных сопо­ставлениях невербального аспекта культуры [Бгажноков 1978; Национально-культурная специфика речевого поведения 1977; Овчинников 1971; Папп 1964; Якобсон 1970].

Разумеется, формы и нормы поведения не только не совпа­дают в разных культурах, но и изменяются внутри одной локальной культуры в процессе ее развития. Нетрудно предста­вить ситуацию, когда носитель некоторой лингвокультурной общности оказывается не в состоянии понять не только слова, реалии, но и поведенческие нормы, относящиеся к предшествовавшему этапу исторического развития его народа^[1].

Богатый материал для изучения национально-культурной специфики вербального и невербального поведения некоторой лингвокультурной общности предоставляют литература и ис­кусство.

Формы поведения, его ритм, тонус и общий характер нахо­дят своеобразное, но обязательное отражение в сценическом поведении, типичном для данной эпохи. Театральные критики отмечают, что Гамлетам нашего времени чужды патетическая приподнятость речи и аффектированность жеста, присущие теа­тру прошлого. По свидетельству В. Г. Белинского, знаменитый русский актер П. Мочалов так играл одну из сцен шекспиров­ской пьесы: «Вдруг Мочалов одним львиным прыжком, подобно молнии, со скамеечки перелетает на середину сцены и, затопав­ши ногами и замахавши руками, оглашает театр взрывом ад­ского хохота…». Гамлет Мочалова неистово хохотал, дико сто­нал и бегал по сцене, «подобно вырвавшемуся из клетки льву» [Белинский 1948, 47]. Рисунок ролей современных актеров, играющих Гамлета, отмечен сдержанностью и психологической нюансировкой, близкими нам, но не знакомыми ни эпохе В. Шекспира, ни первой половине XIX в., когда играл Мочалов [Хализев 1979, 55]. В этом случае, по-видимому, происходит процесс, аналогичный художественному переводу, где критери­ем адекватности можно считать достижение эстетического воздействия, равного или близкого воздействию текста оригинала (текста на ИЯ). Театр, стремясь к созданию эффекта, на ко­торый рассчитывал автор пьесы, «переводит» язык поведения в соответствии с современным стилем поведения и поведенчески­ми нормами. Существует мнение, что чем удаленнее в истори­ческом времени и культурном «пространстве» спектакль от пьесы, тем больше у режиссера художественных и нравствен­ных оснований для разнообразных перестроек [Хализев 1979, 55—56].

Наличие культурного «пространства» между переводной пьесой и спектаклем нередко становится предпосылкой весьма существенных изменений оригинала в процессе сценической редакции и постановки. Целью таких изменений может быть стремление сократить дистанцию между культурологическими полями, а также стремление к достижению того же нравствен­но-эстетического (эмоционально-эстетического) впечатления, которое присуще тексту на ИЯ. Культурологическая дистанция обусловлена в этом случае двумя причинами: во-первых, на­ционально-культурным фоном, в котором действуют персонажи, обладающие определенным своебразием по сравнению с культурологическими навыками аудитории; во-вторых, нацио­нальной спецификой построения пьесы и театральной традици­ей, в которой она написана. Известно, например, что казахский зритель традиционно относится к театру как к представлению- действию, при восприятии же психологических драм, построен­ных на «зонах молчания», на подтексте, такой зритель испытывает определенные трудности. Большинству казахской ауди­тории трудно адекватно воспринять, например, пьесы А. П. Че­хова [Бокеев, 1979]. Литовская драматургия характеризуется склонностью к интеллектуальности, философскому диспуту, откровенно условной театральной манере [Грушас 1979]. В такой ситуации труднее воспринимаются пьесы другой культуры, на­сыщенные национальными реалиями, подробно изображающие быт, исследующие проблемы повседневной жизни. Известны случаи, когда драматург, работая с переводчиками своей пьесы на другие языки, создает различные варианты одной и той же пьесы с учетом национально-культурной специфики, соответ­ствующей лингвокультурной общности. Киргизская пьеса «Дуэль» М. Байджиева имеет два варианта: один — для кир­гизского зрителя, другой — для зрителя, чье восприятие сфор­мировано широким контекстом русского языка и культуры. В зависимости от ориентации на того или иного реципиента в пьесе предусмотрены эквивалентные замены и культурологиче­ские варианты, начиная от бытовых деталей и кончая двумя различными финалами пьесы [Ганиев 1979].

---