Базовые принципы и методы психотерапии пограничных личностных расстройств (продолжение)

Комментарий случая

Сама по себе история жизни М. кажется настолько фантастической, почти неправдоподобной по насыщенности драматизмом и трагизмом, что, последовательно и связно расказанная, она могла бы быть расценена как плод чистого вымысла М. Однако эта история не столько рассказывалась, сколько реконструировалась, прорываясь сквозь “мертвые зоны” памяти, вынашивалась и рождалась отдельными фрагментами, иногда обрывками, буквально и метафорически выходя из М. вместе с тошнотой и рвотой, сопровождаясь приступами удушья и страха смерти. Их обнаружение, точнее добыча — обживание — телесное проживание — проговаривание — переадресация, составляют отдельное направление нашей совместной терапевтической работы и самостоятельной работы самой М.

Теперь в нескольких словах дадим диагностический комментарий этого случая, прекрасно отдавая себе отчет в возможности иных ракурсов его видения. Семейный контакт, в котором происходило формирование структуры Я пациентки, характеризуется высокой степенью спутанности, нечеткости семейных ролей и отношений, отсутствием стабильных и безопасных отношений привязанности, насыщенностью “скелетами в шкафу” — семейными мифами, а также скрытыми и явными актами насилия и свидетельствами мерзости и непредсказуемой жестокости человеческой натуры и поступков. Чувства, связывающие М. с близкими людьми, всегда оказывались двойственными, амбивалентными. Еще маленькой девочкой, будучи чрезвычайно привязанной к отцу, она страдала не только от частых разлук с ним, но и от ревности к его сожительнице, ее несправедливого отношения к ней и неспособности отца защитить ее в этих ситуациях. Мать, обремененная тягостными переживаниями и проблемами, связанными с ее родительской семьей, не сумела построить собственную жизнь и оградить дочь от ее кошмаров, не дала М. ни тепла, ни близости, ни элементарных знаний о жизни. Переложив на девочку-подростка непомерный груз семейных тайн и трагедий, она сделала дочь их невольной заложницей, почувствовавшей себя виноватой и ответственной за чудовищные проступки близких (“Я ведь их любила, а ты все испортила… у меня начались противоречивые чувства к ним, слишком противоречивые…” (из “письма-послания” М. к матери во время одной из сессий: “Ты меня убила… придавила… заставила страдать”). М. помнила, как хорошо ей было маленькой у бабушки и дедушки в деревне, она была привязана к ним, и, видимо, эта привязанность была взаимной. И вдруг обнаруживается, что ее дед — то ли безумец, то ли убийца; любимая и заботливая бабушка превращается в “мерзкое, зловонное животное” (“меня рвало, когда я входила в комнату, а по стенам все какашками разрисовано… и запах такой… и мыть ее невозможно — она дралась и кричала, что ее утопить хотят… (из “письма-послания” бабушке и дедушке). Многое в жизни М. происходило внезапно, неожиданно для нее самой, “вдруг”, сексуальные насилия также обрушивались на нее, когда она доверяла этим мужчинам или по крайней мере не ожидала от них ничего дурного. Из всего этого можно заключить, что внутренний мир М. постоянно подвергался внезапным “землетрясениям”, сотрясавшим самые основы ее душевного мироустройства, оставляя после себя “панику” и “осколки” (выражения М.).

Сформированное в этих условиях Я не могло не оказаться хрупким, стрессодоступным, со спутанной структурой самоидентичности, слабым и неустойчивым. Особенно следует подчеркнуть повышенную виктимность Я, которое за счет низкой структурированности и слабости границ легко становилось жертвой чужого вторжения — сначала мать насильно сделала М. своего рода “делегатом” и заложником семейных мифов и материнских страданий, а затем М. не сумела дать отпор и защитить себя от двух инцидентов сексуального насилия. Неспособная вступить в контакт-конфронтацию, выразить адресно Другим обиды, гнев, сопротивление, т.е. ясно сказать “нет!” всему тому, что она внутренне отвергала, она оказывалась бессильной сказать “да!” и позволить родиться как своему целостному Я, так и вынести бремя беременности и родить. Сила ее Я, купированная не выраженной вовне агрессией на Других, обращалась в бессознательное стремление к смерти, в аутоагрессию, в чувства вины и стыда. Неукротимые тошнота и рвота в ответ на любое воспринимаемое насилие и обиду, как и панические атаки во время беременности указывают на сопротивление ее телесного Я насилию и вторжению: “Не Я беременела, а МЕНЯ беременели”, — сказала однажды М. Ее Я было расщеплено, но доступ к Я-сильному блокировался обращенной на телесное Я агрессией. Терапия, таким образом, могла ориентироваться на работу с отчужденными от Я и спроецированными на телесность симптомами ретрофлексии.

Семейная история – предыдущая | следующая – Психотерапия

Особенности личности при пограничных расстройствах и соматических заболеваниях

Консультация психолога при личных проблемах