В пубертатном периоде он реагировал сильным чувством вины на свои сексуальные потребности и опыт мастурбации. Дружбу с девочками он бояз­ливо скрывал как от друзей, так и от родителей. В этот период появились уси­ливавшиеся признаки эритрофобии и кожные высыпания. Появившийся тогда же открытый туберкулез легких усугубил всю ситуацию. Во время годичного пребывания в отдаленной клинике (его не посещали родители и друзья) он оказался в сильной изоляции. Он скучал по дому и постоянно задумывался о своей судьбе и состоянии здоровья. Туберкулез он связывал с онанизмом и навязчиво старался в последующем избегать «сильного возбуждения». В кли­нике пациенты были строго разделены по полу. Считалось, что «амурные от­ношения» плохо отразятся на течение заболевания.

Выписанный раньше времени из-за чрезмерной тоски по дому, пациент жил в постоянном страхе рецидива из-за неосторожного поведения и непра­вильного образа жизни. Эту озабоченность в особенности разделяла мать. Она призывала пациента излишне беречь себя и на каждое отступление от ригид­ных правил, которым он должен был подчиняться, реагировала озабоченными упреками. Поэтому по возвращении из клиники пациент чувствовал себя еще более изолированным. Кожные высыпания, уродовавшие его лицо, усилились, всякий контакт с девушками сопровождался сильным страхом, связывавшим­ся с внешностью. Социальные контакты были редуцированы. Он не должен был переутомляться, должен был рано ложиться спать и избегать всякой алко­голизации. Поэтому он в основном оставался дома, чувствуя себя несчаст­ным, потому что хотя он и был хорошим учеником, но не имел каких-либо духовных интересов и способов выражения.

В этой мучительной ситуации он ориентировался на ранние формы удовлет­ворения потребности, определившие его прегенитальную сексуальность в отноше­ниях с матерью и самим собой. Он приобрел перверсный ритуал мастурбации, сна­чала в фантазии, затем с помощью реального предмета – фетиша. Сначала при ма­стурбации он фантазировал, что его трусы и полотенце – это резиновые трусы и пеленки, позже сам с сильным чувством вины покупал себе в аптеках резиновые трусы, в которые испражнялся, а затем онанировал и мочился. При этом он очень боялся, что все откроется, оргазм всегда сопровождался чувством вины и отвраще­ния. С другой стороны, возможность того, что это станет известно, приносила ему интенсивное наслаждение. После ухода из дома он носил пеленки и резиновые тру­сы по несколько дней, причем тот факт, что он может мочиться и испражняться, будучи незамеченным другими, в особенности возбуждал его.

Параллельно постепенному развитию его перверсного ритуала, сопро­вождавшегося чувством наслаждения, страха и вины, усиливалось его все бо­лее фанатичное благочестие. Он вступал в церковные группы сектантского характера и долгое время думал, что превосходит других людей в «силе веры». С помощью достигаемой в медитации «непосредственной связи с Богом» он надеялся найти силы для отказа от своего перверсного поведения.

Поскольку он считал, что прыщи делают его отвратительным, и был убеж­ден, что другие находят его таким же, он бросался в лихорадочное участие в группах, организовывал кружки в школе и общине. При этом он чувствовал, что его постоянно контролируют, наблюдают за ним, и был не в состоянии принять оказываемое ему уважение. Он начал непроизвольно контролировать свое поведение в группах. Его проблемы усилили появившиеся позднее рече­вые затруднения. Постоянно заботясь о том, чтобы его не перебивали и чтобы не потерять нить, он вскоре приобрел репутацию «горячей головы», которая всем занимается «на полных оборотах».

С началом учебы в университете он уехал из дома, чрезвычайно тяжело переживая это расставание. Он был убежден, что его родители – «лучшие в мире», хотя никогда не мог говорить о своих страхах и конфликтах ни с отцом, ни с матерью. В ходе обучения он уклонялся от встреч с соучениками, поста­вив перед собой задачу досрочно закончить курс. Одновременно он страдал от одиночества и был разочарован отсутствием друзей. В это время появились множественные вегетативные нарушения и трудности сосредоточения. В пос­ледующем он стал принимать участие в деятельности разнообразных обще­ственных студенческих групп, лихорадочно выступая против всякого рода ав­торитарных фигур. При этом он потерял всякий интерес к предмету обучения (он учился на теологическом факультете), казавшемуся ему теперь «невозмож­ным», в то же время оставаясь недовольным характером общения в группах, организацией которых неустанно занимался. Он чувствовал, что его отверга­ют за недостаточность «теоретических познаний», его психосоматическая сим­птоматика обострилась, продолжала снижаться работоспособность. Как он позже говорил, у него было чувство, что его физически разрывают.

Он непроизвольно избегал всякого общения, был не в состоянии следить за ходом беседы или читать и лихорадочно искал образ группы, в которой ему было бы тепло, а дружескую обстановку и признание не приходилось бы завоевывать социальным успехом. Смена факультета и места обучения усилила его изоляцию. Он начал алкоголизироваться, пытаясь в случайных знакомствах удовлетворять свои симбиотические потребности. Наконец, он обрел отношения заместитель­ного симбиоза с женщиной, которую значительно превосходил интеллектуально, восхищаясь ее наивностью. Впервые он мог установить сексуальный контакт, но в дальнейшем все более страдал от симбиотической ригидности отношений. Он бросил занятия, которые воспринимал с возрастающим страхом, залеживался в постели, испытывая физическую слабость и тревожное беспокойство, и, наконец, обратился к врачу, чтобы освободиться, как он говорил, от «преждевременной жизни на пенсии». Через 18 месяцев он прекратил терапию, разочарованный от­сутствием результата. Через короткое время он обратился ко мне в связи с нарас­тающей подавленностью и физической слабостью.

Иёрн: тело как заместительный объект – предыдущая | следующая – Симбиотически-амбивалентные отношения с подругой

Психосоматическая терапия. Оглавление