Бруно: психосоматическая реакция, сексуальная перверсия и паранойя в групповой динамике

Пациент Бруно, студент химического факультета 22 лет, поступил на ле­чение в связи с фобиями и сексуальными проблемами. У него был сильный страх передвижения в самолете, автомобиле и по железной дороге. Впрочем, страха не было, если он сам был за рулем автомобиля. Его пугали громкие звуки, например, вой сирены, поскольку это могло быть признаком начавшей­ся ядерной войны. Он признавал, что вообще боится будущего. Он страдал от сильного чувства вины в связи со своими сексуальными потребностями. С пубертатного периода он страдал хроническим гастритом. Его дружелюбное, несколько женственное лицо было изуродовано прыщами, впервые появив­шимися также в пубертатном периоде. Оба симптома усилились после ухода из родительского дома с началом учебы в университете. Он признавал, что не чувствует болей лишь по несколько часов в день.

Он был принят во вновь сформированную терапевтическую группу. На первом году лечения его гастрит ухудшился, к этому присоединился артрит с гипертермией, что вызвало необходимость госпитализации на 6 недель. Там на лечение соматических симптомов пациент реагировал параноидной психоти­ческой реакцией, купированной сопровождавшей госпитализацию индивиду­альной психотерапией. Последняя продолжалась после выписки из больницы.

Пациент был старшим из четырех детей (брат и две сестры), семья зани­малась гостиничным бизнесом под руководством бабушки с материнской сто­роны. За пределами своего отеля семья не имела контактов с окружающими людьми и миром. Пациент играл лишь со своими сестрами и братом.

Пациент описывает свою мать как строгую, аскетичную женщину. Она была жесткой по отношению к себе и другим. Она никогда не болела, во вся­ком случае, никогда внешне этого не показывала. К болезням пациента в дет­стве относились всерьез лишь тогда, когда они признавались «настоящими». Тогда мать ухаживала за ним. До семи лет он, по его словам, перенес «все, какие есть», детские болезни. Дважды у него была тяжелая пневмония, в шесть лет – тяжелый отит, через год – тонзиллэктомия. Частыми были затяжные про­студные заболевания. Он был нежеланным ребенком. Мать до его рождения сделала аборт; вообще она хотела иметь девочку, считая, что дольше сможет удерживать ее при себе, в то время как мальчика она вынуждена будет при­учать к твердости и самостоятельности.

Отец был на 18 лет старше матери, больной описывает его как «анально-обсессивный тип, типичного бюрократа с сексуальными зажимами, гастри­том и слабыми нервами». Из страха перед ссорами он был под каблуком у подавляющей жены. С пубертатного возраста все чаще пациент вступал с ним в конфликты, в ходе которых у отца были неконтролируемые вспышки ярости. Пациент, который никогда не мог выразить отцу свои разочарование и гнев, надеялся тогда, что отца постигнет «кара небесная».

Воспитание, в котором доминировала мать, определялось ригидной дрес­сировкой чистоплотности и чрезвычайной враждебностью к сексу. Мать по­зднее с гордостью рассказывала пациенту, что он очень рано стал чистоплот­ным. Он сам вспоминал, что часами сидел на прозрачном горшке, и что мать одновременно недоверчиво и завороженно разглядывала его фекалии прежде, чем с выражением отвращения удалить их. В то время как при «настоящих» болезнях мать тщательно ухаживала за пациентом, родители откровенно от­вергали его эмоциональные потребности в тепле и близости, страх одиноче­ства и фантазии. Его высмеивали и призывали «не притворяться».

Эмоциональная холодность, окружавшая его, видна в воспоминании о раннем детстве, рассказанном в ходе лечения. Была холодная зима, он стоял в саду без перчаток и сильно мерз. Он говорил: «Я должен стоять на холоде, я должен лишь голодать и мерзнуть, больше мне ничего нельзя». Как рассказы­вала мать, его кормили грудью лишь первые дни после рождения, затем кор­мили строго по часам точно взвешенными порциями из бутылки. В детстве у него была нервная анорексия. Он чувствовал, что мать его ненавидит, и боял­ся, что она его отравит. Мать избивала отказывавшегося есть пациента так, что соседи хотели подать на нее в суд за жестокое обращение с ребенком.

Жизнь семейной группы определялась фанатическим стремлением ма­тери к чистоте. Дети должны были регулярно исполнять строго расписанные задания по домашнему хозяйству, выполнение которых не приносило ни по­хвалы, ни благодарности; лишь несколько снижался страх наказания. Мать была тогда всего лишь не недовольна. Дети должны были быть послушными и незаметными. Громкие игры и агрессивные споры были запрещены, посколь­ку это могло беспокоить жильцов отеля. Виновником в ссорах между детьми, особенно между братьями, всегда считали пациента, потому что он был стар­шим по возрасту. Пациент провоцировал брата на драки, чтобы потом попы­таться доказать родителям, что он хороший, а брат плохой. Между братьями были отношения соперничества.

Он безоговорочно подчинялся требованиям матери. Его агрессия прояв­лялась в том, что он раздражал мать формальным выполнением ее заданий, которые внутренне ненавидел, лишая ее оснований для упреков. Учился он хорошо. С началом занятий в школе детские болезни постепенно прекрати­лись, как и навязчивые фантазии, преследовавшие его в дошкольном периоде, когда они не были замечены родителями, и вновь появившиеся в более по­здней психотической реакции. Ему казалось, что мать хочет его отравить, что он не сын своих родителей, а искусственно созданное существо, и что за на­ружной дверью устроены ловушки, которые могут поглотить его при неосто­рожных движениях.

Вместо оставшегося незамеченным инфантильного психоза и серии пси­хосоматических реакций в школьные годы все больше проявлялись изолиро­ванные интеллектуальные успехи, которыми пациент эксгибиционировал перед матерью. Ученье и знания стали центральным аспектом его чувства собствен­ной ценности. К своему телу он не имел никакого отношения. Спорт и драки были ему противны. По возможности он избегал их. Сильную изоляцию от свер­стников и одноклассников (имя своего соседа по парте он узнал лишь через полгода) он компенсировал, выполняя в семье роль одаренного, интеллектуаль­ного ребенка, «единственного интеллектуала в семье». В дни рождения сестер и брата он был организатором и клоуном, развлекая всю семью. Позже он помо­гал брату готовить уроки, всегда давая при этом почувствовать собственное ин­теллектуальное превосходство. Брат ушел из школы, не окончив ее. У него так­же были психосоматические реакции – аллергия и астма.

Изменения терапевтической ситуации – предыдущая | следующая – Поведение пациента в терапии

Психосоматическая терапия. Оглавление